У любви семь жизней
Шрифт:
Озарило. Вернулась к телефону, нервно покрутила диск с цифрами, набирая номер Мишкиной. Прозвучало нежно-певучее «А-а-ал-ло».
Захлёбываясь эмоциями, выпалила о разговоре. Напряжённо замерла, отчаянно боясь узнать, что Давид вместо её пригласил на выставку подругу.
Выдохнула и задышала полной грудью, услышав грустные слова Татьяны – Марков ни разу не беспокоил после конфликтного вечера в мастерской.
Стыдно и подло по отношению к подруге, но от этого сообщения
Глава 11. Скука
Потянулись длинные серые будни. С особо кислым и противным привкусом скуки.
Душа, неподвластная решениям разума, изнывала и страдала.
Лера невольно прислушивалась к телефонным звонкам. С угасающей день ото дня надеждой, брала волшебную трубку. Подносила к уху.
Голос вдруг становился тонким и отчаянно жалобным. Веря в возможность чуда, грустно вопрошала холодную бездну: «Алло?»
Морщилась, расстроенно слушая чужие ненужные голоса, зачем-то забредшие в их телефон. Вселенский вакуум увеличивался.
Взгляд бесконтрольно зависал на неподвижном аппарате. Как маньячка, каждый час, проклиная и стыдясь себя, мрачно проверяла, правильно ли лежит трубка, есть ли связь?
Бесило, когда соседи по коммуналке надолго занимали телефон.
Дверь в комнату оставляла приоткрытой, чтобы услышать из прихожей зазывные трели. Не пропустить нечаянно вызов.
Злилась на себя. С трудом переключала зациклившуюся голову. Раздражённо ждала, когда же, наконец, исчезнет идиотское томление.
Как ни старалась, этот гад – Давид ни за что не хотел убираться из мыслей.
Никак не находилось отвлекающее занятие. Разочаровывали фильмы, скучала на любимых передачах.
Даже обожаемое чтение не спасало. После нескольких строк глаза безучастно скользили по буквенным рядам, не улавливая смысла слов. А блудливые мысли взлетали и кружили вокруг брутальной личности возрастного искусителя.
Не сиделось на месте. Она искала, чего бы действенного изобрести, дабы освободиться от вымотавшего помешательства.
В выходные уходила из дома и неприкаянно бродила по холодному городу.
Отстояла огромную очередь в Третьяковку. С повышенным интересом – после вечера в мастерской ей вдруг по-особенному стал дорог этот вид творчества – рассматривала шедевры великих художников.
Душа зудела, требовала действий, перемен.
Сдружилась с соседкой по коммунальной квартире Элей.
Та на днях оформила развод с изменником-мужем, и осваивала жизнь в статусе одинокой женщины.
Это была очень своеобразная особа двадцати шести лет с тонкими пальчиками и удивительно мягкими волосами.
У неё подрастала симпатичная дочка-дошкольница. Маленькая копия своего красавца отца.
И регулярно вспыхивали яркие конфликты с папой девочки во время его внезапных визитов.
После эмоциональных скандалов с бывшим супругом Эля удовлетворённо сияла и будто становилась выше. Ходила, гордо вздёрнув подбородок, окрылённо расправив спину. Мурлыкала и пританцовывала.
Торжественно захлопнув дверь за изгнанным мужем, победно кружила по квартире. Звала притихшую в дядиной комнате и всполошённую их бурными разборками Лерку «поговорить за жизнь».
Девушки кротко, понимающе вздыхали. Разве сможет кто-то лучше такой же страдающей подруги поддержать и свести к минимуму боль от обид, нанесённых двуличными мужиками?
Они перемещались на территорию Эли. Соседка расставляла японские тарелочки из просвечивающего фарфора.
Нарезала прозрачные бутерброды с роскошными деликатесами: красной и чёрной икрой, севрюгой, салями, сервелатом и прочими диковинками советского времени.
Из импортного серванта извлекалась бутылка марочного вина.
После минутных манипуляций пробка делала «чпок» и журчащая бордовая струйка медленно вливалась в сверкающие хрусталём фужеры.
Съедобными шедеврами Эльвиру снабжала её мать, которая занимала важную должность директора продовольственного магазина, что открывало двери в труднодоступные места, позволяло налаживать связи с нужными людьми и организациями.
Дабы полнее ощутить текстуру боли и украсить переливы страданий, барышни расцвечивали вечер незатейливыми красивостями.
Приподняв крышку проигрывателя, нанизывали на штырёк вращающегося круга пластинку со сборниками сентиментальных песен.
Присев на корточки, для меткости прикрывали один глаз и, не дыша, аккуратно-аккуратно опускали лапку с воспроизводящей иглой на диск. Стараясь не дрогнуть рукой и попасть ровненько в бороздку.
Если, не дай бог, промахнулась – нежный винил уродовался царапинами. Пластинка портилась, заедала и шипела.
Завершив настройку музыкального сопровождения, устраивались в глубоких креслах.
Брали в пальчики бокалы с животворящей жидкостью.
Под рыдающую музыку глоточками смаковали вино, с тихим наслаждением поглощая лакомства.
То ли блаженствовали, то ли грустили, с мудрым видом рассуждая о несправедливо устроенной жизни.
Вскоре активные градусы из хрустальных посудин тепло растекались по томящимся организмам, впитывались в молодую кровь и нагло требовали вакханалии.
Приятельницы хмелели, лукаво переглядывались и вскидывали поникшие носики.