У последней черты

Мэрфи Уоррен

— Тогда неудивительно, что они меня ненавидят, — проворчал Римо.

— Они переменились. Вот увидишь!

Римо хотел было тоже залезть в паланкин, но старик Пульян помешал ему и сделал знак носильщикам.

Паланкин подняли и быстро понесли в поселок.

— А как же я? — спросил Римо, на сей раз по-корейски.

— Можешь пока таскать лаковые сундуки Мастера, — пренебрежительно бросил Пульян и поспешил вслед за Чиуном.

— Благодарю покорно, — ответил Римо.

Он повернулся к водам залива. Америка лежала за

тысячи миль за горизонтом. Интересно, когда я еще ее увижу, подумал Римо, и что я при этом буду чувствовать?

Чиун вернулся домой. А Римо? Где его дом? Дом Римо Уильямса, у которого никогда не было ни дома, ни семьи и который вот-вот лишится единственного близкого человека?

Не желая бросать пожитки Чиуна на берегу, Римо покорно перетаскал сундуки один за другим в деревню.

— Мне нужно его видеть! — прорычал Римо по-корейски.

Было уже утро. Ночь Римо пришлось провести на холодной земле, рядом с загоном для свиней. Чиуна доставили в дом, где хранились сокровища Синанджу, — величественное сооружение из редких пород древесины и камня, построенное еще египетскими архитекторами во времена фараона Тутанхамона в дар Синанджу. Там он и должен был спать.

Римо, естественно, поинтересовался, какая постель предназначена ему.

На этот вопрос жители деревни, словно сговорившись, отвечали пожиманием плеч.

— Места нет, — объявил хранитель Пульян. И повернулся к остальным.

— Места нет, — залопотали и те. И опять пожали плечами.

Римо удивился:

— Неужто? По-моему, Чиун не одобрит вашего представления о гостеприимстве. Я ему расскажу.

— Не получится, он уснул, — сказал старик. — Он неважно выглядит, но мы знаем, какой уход ему нужен.

Пришлось Римо искать себе не залитое приливом место на берегу, с подветренной стороны от скал, где было не так холодно.

— Это называется — приехали домой, — пробормотал он, засыпая.

Сейчас, когда солнце уже встало, он хотел повидаться с Чиуном, но его опять не пускали.

— Он еще спит, — изрек Пульян с каменным лицом.

— Чушь собачья, Чиун храпит во сне, как кривошеий гусак, а раз его не слышно — следовательно, он на ногах. И я хочу его видеть!

Старик снова повел плечами, но не успел ничего возразить, как из сокровищницы послышался голос Чиуна. Он был слабый, но разносился далеко.

Римо ворвался в дверь и остановился как вкопанный.

— Чиун! — изумленно воскликнул он.

Старик сидел в центре просторного главного зала, стены которого были увешаны древними гобеленами в три слоя — как обои, наклеенные поверх старых. Вокруг него, сориентированные по сторонам света, горели свечи.

За спиной, на опорах слоновой кости, покоился величественный Меч Синанджу. И по всему залу были расставлены сокровища Синанджу — сосуды, украшенные драгоценными каменьями, старинные статуи и в огромном количестве — золотые слитки. Они были свалены как попало, словно никому не нужные

безделушки в провинциальной антикварной лавке. Но Римо не замечал открывшегося ему великолепия. Он видел одного Чиуна.

Тот сидел в позе лотоса на троне из тикового дерева, который возвышался над полом всего дюйма на три. На голове у старика красовалась причудливая золотая корона, принадлежавшая Мастерам Синанджу еще со средневековья. У ног покоился раскрытый свиток, а рядом — чернильница и гусиное перо. Ничего этого Римо не замечал. Он неотрывно смотрел на кимоно Чиуна.

Кимоно было черным.

— Ты чем-то напуган, Римо? — спросил Чиун безмятежным тоном.

— На тебе Мантия Смерти!

— А что тут удивительного? Ведь я доживаю последние дни!

Чиун был похож на сушеную виноградину, обернутую в бархат.

— Ты не должен так легко сдаваться, — сказал Римо.

— Разве дуб старается удержать свои побурелые листья, когда наступает осень? Не печалься, Римо. Главное — мы дома.

— Это точно. Они заставили меня спать на голой земле. Полночи змей гонял.

Чиун был крайне удивлен.

— Это был их подарок тебе, — неожиданно сказал он.

— Подарок? Это ты называешь подарком?

— Они заметили, какой ты бледный, и решили, что солнышко пойдет тебе на пользу.

— Ага, особенно ночью!

Чиун отодвинул от себя свиток.

— Сядь у моих ног, Римо. Мне тяжело смотреть на тебя снизу вверх.

Римо присел на корточки и обхватил колени.

— Здесь не мой дом, папочка. И ты это понимаешь.

— Ты стал по-другому одеваться, — заметил Чиун, указывая изогнутым ногтем на водолазку Римо.

— Это чтобы синяк не был виден, — пояснил тот.

— А, синяк. Болит?

— Да нет, уже проходит.

— Нет, не проходит, а наоборот, становится еще черней. Я угадал?

— Не будем обо мне. Почему ты не лежишь?

— Мне надо спешить с записями. Я должен дописать хронику Мастера Чиуна, последнего из рода Синанджу, который войдет в историю как Чиун-растратчик.

— Только пожалуйста, папочка, не надо навешивать на меня все грехи. Я не виноват, что я не кореец.

— Но ты принадлежишь к Синанджу! Я сделал из тебя настоящего Мастера.

Вот этими руками, сердцем и волей. Согласись!

— Да, — искренне ответил Римо. — Я принадлежу к Синанджу. Но я не кореец.

— Я заложил фундамент. Штукатурка появится позже.

Лицо Чиуна внезапно съежилось, морщины словно стали глубже.

— О чем ты задумался? — спросил Римо.

— О твоей шее. Традиционные одежды для посвящения не закрывают шею.

— Посвящения? В студенты?

— Нет же, безмозглая твоя голова! Не в студенты. А в Мастера Синанджу!

Я назначил церемонию на завтрашний полдень. Будет настоящий праздник.

Селяне впустят тебя в свое сердце, а ты выберешь себе жену.

— Мы уже это обсуждали. Я пока не готов.