У принцессы век недолог

Резанова Наталья Владимировна

– Вот именно что женской и, безусловно, логики. Ты слышал, что он сказал про одежду? Можно подумать, что я не видела, как выглядят эти наряды, пошитые по шерамурской моде! Да я в них шагу ступить не смогу! Задохнусь в тисках корсета, меня удушит воротник, или хватит тепловой удар!

Гверна такая перспектива отнюдь не порадовала.

– Может, не обязательно платье? Я в Шерамуре слышал истории о геройских дамах-воительницах, правда, не видел ни одной. Может, закажем тебе доспех или кольчугу со шлемом хотя бы, объявим героиней – и ходи себе на здоровье?

– Нет уж. Я даже во время боевых действий в доспехи не рядилась. Точно так же тяжело и неудобно,

как во всех этих юбках, корсетах и шлейфах. Нас в МГБ обучали, что современное оружие способно, в принципе, пробить любой панцирь, и в ношении доспехов больше вреда, чем пользы. Польза же состоит в том, чтоб успеть упредить удар или выстрел, а в доспехах это сделать затруднительно. И вообще, кольчуга меня полнит...

Гверн задумался над моими словами.

– Кроме того, ты должен помнить, как выглядит мужская шерамурская мода. Вряд ли она намного практичнее женской.

Гверн погрузился в воспоминания. И на лице его нарисовался неподдельный ужас.

Так мы сидели и молчали, угнетенные мыслями об элегантности, блеске и гламуре. Потом я шлепнула себя ладонью по лбу.

– Сарафан!

– Что?

– И как я сразу не сообразила! Мы поедем с грамотой от Ивана-Царевича, в качестве поволчанских дворян. Так какого демона мы обязаны одеваться по шерамурской моде? Закуплю себе сарафан – уж на это у меня денег хватит. Только не красный – я же не Ядреной Фене собираюсь служить. И буду ходить одетой на поволчанский манер. Так гораздо удобнее. А ты можешь рядиться вообще во что угодно. Откуда в шерамурской провинции знают, как одеваются поволчанские дворяне?

Гверн вздохнул с облегчением.

– Тогда вернемся к проездным документам. Что написано в жалованной грамоте Ивана-Царевича, если следовать твоей логике, значения не имеет. Все равно не прочтут, только на печати поглазеют. А вот подорожная и контракт наверняка будут на шерамурском. Какое ты будешь указывать имя? Ты ведь на самом деле не Этель, и не Копни, и не Тесса...

– Так ведь и ты на самом деле не Гверн. К тому же я эту «милитиссу Этелинду», коей числилась у гидрантов, слишком часто использовала.

– Возьми за основу не первую половину имени, а вторую. Не «Этель», а «Линда». Оно, кстати, и звучит более по-поволчански.

– Это верно, но звучит как кличка курицы-несушки.

– Тогда возьми «милитиссу». Мила – тоже вполно поволчанское имя.

– Не хватало еще, чтоб меня с царевной Миленой путали.

– На тебя не угодишь. Как тебя в предыдущей авантюре именовали? Прися?

– Это не по-поволчански. Это по-суржикски.

– Можно подумать, в Шерамуре хоть один человек почувствует разницу.

– Погоди, погоди, что-то вертится... Прися... принцесса... Тесса – было, Рин – было... пусть будет Рина. Звучит вполне на поволчанский лад. А тебя на тот же манер переименуем в Губерния.

– Мне не нравится, как это звучит.

– А меня в капризах упрекаешь. Твои предложения?

– Не знаю. Нету у меня воображения по этой части.

– Ну, если ничего не придумаешь, остановимся пока на этом.

– Некогда уже думать. Похоже, наш работодатель идет.

Действительно, в коридоре слышались шаги.

– Это не он, – сказала я.

– С чего ты взяла?

– Отец батискаф ходит очень тихо. Почти бесшумно. А тут – слышишь, как топает? Это совсем другой человек. И я даже знаю, кто. Это...

Дверь распахнулась. За ней стояла женщина неопределенного возраста, с кирпично-загорелым обветренным лицом, длинным носом и слезящимися глазами. Одета она была в теплую не по сезону фуфайку, подбитую мехом кожаную безрукавку

и длинную широкую юбку. Волосы ее, дабы не лезли в глаза, были плотно забраны под платок.

– ...Баба-Яга! – закончила я!

– Стучать надо, когда входите в чужую комнату! – сердито заметил Гверн.

Она, не обратив внимания на укор, шагнула через порог, стуча костяной ногой.

– Добрый день, – сказала я.

– Да уж чего в нем доброго... – она придвинула свободную табуретку.

Подобная бестактность меня не удивила. Репутация у Бабы-Яги была отвратительная. Я узнала об этом, познакомившись с этой дамой во время своего первого визита в Волкодавль. Я уже рассказывала, что Баба-Яга была первым, и по сию пору единственным, в Поволчье, а также и Заволчье, конструктором летательных аппаратов тяжелее воздуха. А новаторы всегда вызывают у окружающих неприязнь и даже враждебные чувства. Впрочем, окружающих тоже можно было понять, после того как опытные образцы аппаратов Бабы-Яги несколько раз падали на город, причиняя его обитателям имущественный, моральный, а также физический ущерб. Вместе с аппаратами падала и сама испытательница. Одна из полученных травм стоила ей ноги, после чего она вынуждена была носить костяной протез. Но это не остановило Бабу-Ягу в ее опытах, и горожане потребовали ее изгнания из Волкодавля. С тех пор резиденция летчицы находилась где-то в глухих лесах, за сельцом Стригино, и она лишь изредка наведывалась в город. Судя по тому, что протезов со времен нашей предыдущей встречи у нее не прибавилось, новые модели летательных аппаратов (она называла их «ступенчатыми ракетами», сокращенно – ступами) оказались удачными. Но характер испытателницы от этого не улучшился. Молва приписывала ей всевозможные пакости – от занятий контрабандой и черной магией до сексуальных извращений. Насчет педофилии сплетники, очевидно, преувеличивали: просто Бабой-Ягой было очень удобно пугать непослушных детей – прилетит, мол, и похитит. А вот с царевной Миленой у нее, кажется, действительно что-то было. (Правда, трудно найти в Волкодавле сколько-нибудь заметную личность, с которой у Милены Неможной ничего не было – звание Верховной Жрицы Ядреной Матери, оно, знаете ли, обязывает.) Тем не менее Иван-Царевич не преследовал Бабу-Ягу даже в те относительно спокойные времена, когда ему не приходилось отдавать все силы борьбе с еретиками.

Каковы были тут причины, я не знала. Разные ходили слухи. Например, что Баба-Яга, несмотря на свою грубую внешность (рядом с ней даже я казалась женственной) – особа довольно высокого происхождения. Будто бы она приходится ближайшей родственницей Верховному Бабаю, правителю Суверенного Оркостана, настоящее ее имя – Бабая-га. Другие утверждали, что происхождение здесь ни при чем, а дело в том, что Баба-Яга исполняет некоторые деликатные поручения регента. Я склонялась к тому, чтоб разделить это мнение.

Наши отношения нельзя было назвать ни дружескими, ни враждебными, мы были просто знакомы, и с чего вдруг Баба-Яга заявилась ко мне в гости, я понятия не имела. Однако делать нечего, нужно было поддерживать светскую беседу.

– Давно ли в Волкодавле? – спросила я.

– Нынче прилетела, – сипло отвечала она. Из-за частого пребывания на большой высоте и на ветру Баба-Яга была вечно простужена. Оттого и голос у нее был хриплый, и насморк постоянный, и глаза слезились – а вовсе не от отвращения к грешному миру, как у святого Траханеота, и не от неприязни к поволчанскому духу, как утверждали недоброжелатели. – Из Бухано-Трескава. Иван-Царевич меня туда отправлял с посланием к господарю тамошнему.