У Пяти углов
Шрифт:
Не зная, как естественнее выйти из неловкой ситуации, Вольт пока что кивнул гостю издали, но тот, кажется, и не заметил, отвлекаемый вниманием дам.
Так же издали Вольт кивнул Хорунжему — общаться ближе с заведующим Вольту сейчас не хотелось. Ожидал он и от Хорунжего ответной холодности, но тот заулыбался с самым отеческим видом, может быть даже более отеческим, чем обычно, что весьма озадачило Вольта.
— Садимся, садимся! — взывала Красотка Инна. Вольт с удовольствием замечал, что Красотка не так поглощена гостем, как Веринька, например. Или Протоплазма. Нет, Красотка Инна тоже была взбудоражена всеми приготовлениями,
— Садимся, сколько горло надрывать! Объявляю конкурс: кто съест первый кусок!
— Я! — мгновенно вызвался гость. — Жрать хочется страшно! Как серому волку в базарный день.
— Господин, голодный гость — голубая мечта хозяйки!
Гость уселся перед тарелкой с романтическим парусником.
— О, здесь тоже голубая мечта — об алых парусах. Я недавно говорю нашему шефу: снимем фильм «Ветер в парусах мечты». Неважно о чем, я сам не знаю, о чем, но ради названия пойдут толпы. Всем страшно хочется мечтать!
— Это как у Чапека — помните? Неважно, о чем фильм, лишь бы назывался «На ступенях старого замка».
Все очень уместно сказал Крамер, но Вольту показалось, он торопится продемонстрировать гостю эрудицию.
Хорунжий поднял майонезную баночку — рюмок хватило только дамам и гостю:
Ну что, давайте за именинника!
— У нас же гость! Законы гостеприимства! — пискнула Веринька.
— Нет-нет, что вы, за именинника! — несколько даже кокетничая скромностью, запротестовал гость и первым чокнулся с Крамером.
Вольт, как человек за рулем, чокнулся квасом. Гость сразу заметил это и улыбнулся ему с дружеской укоризной:
— Видите, а одолжили бы нам свой ЗИС, сейчас бы праздновали без всякой дискриминации.
Вольт хотел было ответить так же дружелюбно, но его опередила Красотка Инна:
— Вольт Платоныч у нас непрерывно тренирует волю — как бицепсы.
— Ну а теперь за гостя, за гостя! — потребовала Веринька. — За неразрывный союз науки и искусства!
Ужасно она любит такие вот штампованные фразы, и произносит каждый раз так, будто сама только что изобрела.
Крамер сморщился и, как бы отмежевываясь от Веринькиных восторгов, чокнулся отдельно с Вольтом:
— За любовь, мастер. Всегда надо пить за любовь, только за любовь. Остальное — чешуя.
Вольт вспомнил крамеровскую божественную Татьяну и ответил с непроизвольно покровительственной интонацией:
— Что ж, попробуем за любовь.
Но Крамер не замечал этой покровительственности.
— Давай, мастер, дуй хоть свой квас. Кроме любви — ничего стоящего на свете — экси… экзистенциальный факт!
А ведь сорок лет человеку, есть интересные работы.
Вилли Штек, который не пропускал ни одного тоста, ничуть не опасаясь, что это помешает беглости пальцев, когда дойдет до мандолины, тоже расслышал и подхватил:
— За любовь? Давай! Слышь, Лиззи, за любовь! Чего ты сидишь как деревянная?
Кандидатка в третьи жены покорно выпила. Шумно вздохнула Верная Кариатида. А вокруг гостя ровно жужжал свой разговор. Но вдруг выделился резкий смех Красотки Инны:
— И ты хочешь фантастики?!
— Само собой. Сейчас только и снимать, «Ветер в парусах мечты».
— Так ты не знаешь, куда ты пришел, Андрей! Ага, наконец-то Вольт услышал: гостя зовут Андреем.
— Не знаешь,
А Красотка Инна — ораторша!
— Вот и у нашего Вольта Платоныча на чертежах заготовлены совсем другие люди — максимальные: поднимают тонну одной рукой и помнят наизусть всю энциклопедию плюс все романы Мельникова-Печерского. У нас стояли четыре таких вот томища — каждый убьет, если нечаянно свалится на голову. Я не стерпела, продала ради французской помады — очень выгодный обмен, я считаю… А те, которых Вольт Платоныч проектирует, они любые тома наизусть — и никакой фантастики, кроме прогресса… Вольт Платоныч, а знаете, что я иногда думаю? Подозреваю? Что вы на самом деле инопланетянин, под человека замаскированный. Очень хорошо замаскированный, только не совсем! Ну хорошо, не курите вы и не пьете ради здоровья, вон сидите с квасом и довольны. Но вы ведь и женщин не любите! Еще Пушкин сказал, что весь мир вращается вокруг женщин! И всякие подвиги вокруг них, и войны, и дипломатия, и путешествия на край света! Все ради женщин вращается. А вы, Вольт Платоныч, не вращаетесь. Вы вон уперлись в науку, вам она сама по себе интересна, а не покорить наукой мир ради любимой женщины! Потому я и думаю, подозреваю: вы — инопланетянин! На вашей планете нет женщин, там это как-то иначе устроено, потому как вас ни маскировали под человека, а этого вы почувствовать не можете! И жену взяли для маскировки, чтобы не заподозрили чего. Да какую! Я же видела, в ней ничего женского, она как доска. Или мальчик переодетый, такой же инопланетянин. Очень подозреваю. А потому вы придумываете новое устройство человека, что вам не нравится старое. Не нравится вам мое устройство! Вы бы устроили иначе — на месте господа бога. Вот и стараетесь переделать по образу и подобию — не знаю, чьему.
Вольту нравилась речь Красотки Инны — до того момента, когда та затронула Надю. Еще вчера речь понравилась бы целиком, и часть про Надю тоже, но после разрыва он вдруг сделался чрезмерно чувствителен ко всему, что затрагивало Надю, — даже неожиданно для себя. Что-то есть невыносимо пошлое в том, чтобы ругать на всех углах бывшую жену. Хорошая у него была жена и красивая — цирковые гимнастки не бывают некрасивыми, одна походка чего стоит! — ну а разошлись… Так уж получилось, что разошлись. Печальные обстоятельства.
Да, фразы, сказанные про Надю, показались оскорбительными. И хотя закончила Красотка снова хорошо, но эти две-три фразы испортили впечатление. Вольт ясно увидел, что Красотка Инна — злая. Да, красивая, да, похожая на Женю Евтушенко, но злая.
Наверное, не нужно было возражать, неуместно сейчас, но Вольт не удержался:
— Нет, жена у меня хорошая. И никакая не инопланетянка. Я — может быть, но не она.
160
И Верная Кариатида — вот езятая душа! — подхватила: