У развалин
Шрифт:
Петръ Дементьичъ? Соня конечно любила его и была рада, что онъ съ нею. Но онъ не могъ все же доставлять ей собою какія бы то ни было развлеченія и радости. Человкъ мало образованный и недалекій, онъ зналъ себ «управительствовать», какъ тому наученъ былъ своимъ отцомъ, возился весь день съ крестьянами или объзжалъ имнія. Толстый, красный, съ хриплымъ голосомъ и непреодолимымъ, хотя и сдержаннымъ стремленіемъ къ крпкимъ напиткамъ, онъ умлъ только говорить о «хозяйственныхъ статьяхъ» и ни о чемъ больше. Къ дочери онъ относился съ безсознательнымъ подобострастіемъ, что ее часто раздражало
Жизнь наполнялась хозяйствомъ, разговоромъ и книгами. Сон хватило всего этого на три года. Шатровъ, человкъ образованный, прекрасно владвшій иностранными языками, любитель и знатокъ европейской литературы, довершилъ образованіе Сони, начатое въ московскомъ пансіон госпожи Данквартъ.
Разумется, она не получила бы такихъ знаній, если бы окончила курсъ въ своемъ пансіон — тамъ не было такого талантливаго и такъ страстно преданнаго своей учениц и своему длу учителя. А ученицей Соня оказалась внимательной и способной. За три года она очень развилась, какъ умственно, такъ и тлесно — изъ нея вышла совсмъ хорошенькая и совсмъ умненькая, образованная, начитанная женщина.
Она усвоила вс взгляды своего учителя — по крайней мр, разсуждая о прочитанномъ, они почти всегда сходились въ мысляхъ. Соня, естественно, была припечатана «именною печатью» Шатрова. Она попрежнему любила своего мужа, находила его лучшимъ человкомъ въ мір, не задумываясь надъ тмъ, что вдь другихъ-то людей она совсмъ и не видала и что никто, конечно, никакъ не можетъ быть хуже самого себя. Она нисколько не заботилась о томъ, что Дмитрій Валерьянычъ старетъ, что вокругъ его красивыхъ глазъ и на бломъ лбу образуются глубокія морщины, которыя прежде только едва обозначались. Она продолжала съ тихимъ и хорошимъ чувствомъ цловать его значительно посдвшую и облысвшую голову и принимать съ благодарной нжностью его ласки.
Еслибы кто-нибудь спросилъ ее — счастлива ли она? она, не задумавшись, съ убжденіемъ, воскликнула бы:
— Еще бы! какъ мн не быть счастливой! у меня «такой» мужъ, мы любимъ другъ друга, у насъ все есть, даже гораздо больше, чмъ намъ нужно, я не знаю никакихъ непріятностей, заботъ и горя… Конечно, я самая счастливая женщина…
А между тмъ «праздникъ жизни» кончался, ибо сколько ни длится какой бы то ни было праздникъ, но все же онъ кончается и за нимъ неизбжно наступаютъ будни. Будни, мало по малу, незамтно, наступили и въ Нагорномъ.
Ярко вспыхнувшая, запоздавшая страсть Шатрова къ Сон видоизмнилась въ не мене глубокое, но уже спокойное чувство. Онъ привыкъ къ обладанію своимъ сокровищемъ, убдился въ реальности этого обладанія. Онъ могъ уже думать о чемъ угодно безъ того, чтобы она врывалась ежеминутно въ его мысли, могъ спокойно прожить безъ нея и часъ, и другой, и третій. Ему достаточно было знать, что она вблизи отъ него, что каждую минуту, когда захочетъ, онъ можетъ ее увидть.
Перемна эта произошла такъ естественно, сама собою, что Соня, такъ же какъ и онъ, ея не замтила. Только теперь у нея оказывалось много «своего собственнаго» времени и нердко, когда вс домашнія дла (на ея долю ихъ достилалось немного) были сдланы, — ей становилось скучно. Она спшила въ библіотеку, брала книгу и читала,
Не всегда, но по большей части, эти книги были романы, сочиненія лучшихъ европейскихъ и русскихъ художниковъ, красивыя, нсколько приподнятыя описанія жизни, съ любовной страстью на первомъ план.
Пустынная тишина стараго сада, развалинъ и новаго дома наполнялась безчисленными призраками. Соня жила съ ними, любила ихъ и ненавидла, но все же, въ конц концовъ, убждалась, что они только призраки, что она одна. И ее начинало тянуть къ живымъ людямъ для того, чтобы проврить, на сколько они схожи съ блестящими призраками, созданными творческимъ изображеніемъ ея любимыхъ авторовъ.
Однако она читала не одни романы, повсти и поэмы. Она любила путешествія, описанія дальнихъ странъ. Ей бы такъ хотлось хоть что-нибудь увидть. О заграничной поздк она и не мечтала, а хоть бы пожить въ Москв, въ Петербург, създить въ Кіевъ… Вдь всю жизнь одно Нагорное, старый садъ, рка, пустоши…
Но она ни разу не ршилась говорить объ этомъ съ мужемъ. Она поклялась ему передъ свадьбой, что никогда не захочетъ ухать изъ Нагорнаго, а онъ сказалъ ей, что до конца своихъ дней останется здсь, но если ей станетъ скучно въ его «пустын» — онъ отпуститъ ее куда угодно, — только одну.
Это было сказано торжественно, безповоротно, это являлось именно той дверью, которую жена Синей бороды не должна была отпирать. Такъ ей казалось, по крайней мр. И она не могла говорить ему объ этомъ, — потому что это значило бы признаться, что она, значитъ, не такъ его любитъ, какъ прежде. Онъ непремнно все такъ себ и представитъ. Онъ никогда не пойметъ, что это совсмъ не то. Вдь вотъ онъ уже не разъ, лаская ее, спрашивалъ:
— Ну что-жъ, моя Соня, не разлюбила ты еще своего стараго мужа? но скучно еще теб въ такомъ одиночеств, вдвоемъ съ твоимъ Змемъ-Горынычемъ?
Она инстиктивно чувствовала, что если бы онъ хоть на мгновеніе усумнился въ ея отвт или въ искренности ея отвта — это бы его убило.
Такимъ образомъ между женой и мужемъ легла первая «роковая» тайна.
Къ концу четвертаго года Соня чуть не съ ума сошла, сначала отъ радости, а потомъ отъ горя. Ей показалось, будто она чувствуетъ въ себ присутствіе новой, развивающейся жизни… у нея будетъ ребенокъ! Она сознавала, что въ этомъ все ея спасеніе, приближеніе великаго счастья. Это счастье придетъ и озаритъ, наполнитъ всю ея жизнь. Тогда ей ничего, ничего уже не будетъ надобно. О, какъ чудно, какъ весело станетъ тогда въ Нагорномъ, у развалинъ!..
Но она ошиблась, и когда ошибка обнаружилась, Дмитрій Валерьянычъ потемнлъ какъ туча, а сама она заболла надолго отъ глубокаго отчаянія. Наконецъ она поправилась и ошибки такого рода уже не повторялись. Она больше не врила въ возможность счастья.
Мало по малу она начинала задыхаться у развалинъ…
VII
Прошло еще четыре года. Шатровы, время отъ времени переписывавшіяся съ Сашей Бобрищевымъ, получили отъ него извстіе, что онъ взялъ отпускъ и намренъ пронести лто въ Нагорномъ, куда они ежегодно, но до сихъ поръ безуспшно, его звали.