У рыбацкого костра
Шрифт:
Я вынул из штормовки спичечный коробок, вытащил толстого червя и насадил на крючок, оставив шевелящийся хвостик.
В этом месте река раздваивалась, образуя длинный, поросший травой и мелким ольшаником остров. Основной рукав был по ту сторону. Этот начинался с небольшого переката, возле которого я заметил маленькую глубокую заводь. Я подкрался к ней и, придерживая одной рукой леску за грузило, другой оттянул удочку так, чтобы чувствовать необходимый размах, и заброс получился поточнее. Я слегка взмахнул удочкой и отпустил леску. Грузило шлепнулось в заводь.
«Главное - не запутаться,
– Тук!
– услышал я неожиданно и усилием воли остановил руку.
Все еще сидя на корточках и очень волнуясь, я стал ждать нового клева, стараясь подготовить себя к мысли не дергать рукой, когда его почувствую.
«Сейчас ударит, - говорил я себе, - надо перетерпеть». В самом деле, рыба снова притронулась к наживке, и рука моя почти не дрогнула. На этот раз рыба была еще осторожней. «Вот и хорошо, - думал я, - вот так несколько раз перетерпеть, пока не почувствую, что она цапнула добычу».
Удар рыбы, подсечка - ив следующий миг мокрая, сверкающая форель трепыхалась в воздухе. Я перегнул отяжелевшее удилище в сторону берега, и перед моими глазами закачалась леска с гневно трепещущей тяжелой рыбой. От волнения я не сразу поймал ее. Наконец ухватился за нее одной рукой, плотно зажал, чувствуя живой холод ее тела, осторожно положил удилище и, еще крепче сжимая рыбину, другой рукой вытащил крючок из ее беззвучно икающего рта…
Такую крупную я никогда не ловил. Она была величиной с кукурузный початок. Спина ее была усеяна красными пятнами. Я осторожно расстегнул клапан штормовки и вывалил ее в карман. Снова застегнул. Рыба затрепыхалась с новой силой. Там же у меня лежал нож. Я решил, что она побьется о черенок, и осторожно, чувствуя холод рыбы тыльной стороной ладони, вытащил нож, переложил его в другой карман.
Я разогнулся, чувствуя, что надо слегка развеяться от слишком большой и потому несколько тошнотворной дозы счастья. Я глубоко вздохнул и огляделся. Вода заметно посветлела, а поток воздуха, несшийся на ней, потеплел. На той стороне реки горы все еще сумеречно синели. Но те, что были за спиной, золотились всеми вершинами.
Ниже по течению недалеко от меня стоял Люсик. Я понял, что он ничего не заметил, а то бы сейчас смотрел в мою сторону. Люсик раньше никогда не рыбачил. Только здесь, в горах, он пару раз пробовал со мной половить форель. Но рыбалки не получилось, и потому он еще не испытал настоящего азарта.
Вообще среди абхазцев редко встретишь рыбака. Для народа, испокон веку жившего у моря, это странная особенность. Я думаю, так было не всегда. Мне кажется, несчастное переселение в Турцию в прошлом веке захватило прежде всего жителей приморья и речных долин. Вместе с ними, наверное, и оборвался для абхазцев рыбный промысел.
Если в народной памяти,
Студент, который пришел раньше нас, переменил место.
Как-то он сказал, что у них с отцом моторная лодка и они часто рыбачат в море. Я спросил у него, не продают ли они рыбу, потому что на моторке почти всегда можно найти косяк, а уж если попался хороший косяк, то вдвоем самодурами можно наловить очень много рыбы.
Он твердо посмотрел мне в глаза и сказал, что они с отцом ни-ког-да не продают рыбу. Я почувствовал, что он обиделся, и в самом деле, с того дня между нами установился холодок. А ведь я его не хотел обидеть.
Я снова наживил крючок и забросил леску. Теперь я удил стоя. Я чувствовал, что рыбалка не может не получиться. Не знаю почему, но я в этом был уверен.
Через некоторое время я снова почувствовал клев и старался не шевелить кистью. Я уловил несколько слабых ударов, а потом все смолкло, но я очень долго ждал, стараясь перехитрить рыбу. Но ничего не получилось, и я вытащил леску. Оказалось, что наживки на крючке нет. Видно, она ухитрилась ее склевать, а я все чего-то ждал.
Я снова наживил крючок и осторожно забросил леску. Леска плавно кружилась в маленьком водовороте заводи, а если выходила из нее, я легким толчком удилища возвращал ее на место. Так как все еще не клевало, я давал леске немного уйти по течению вниз, а потом подымал против течения, стараясь обслужить соблазном большое количество смельчаков.
Пойманная форель шлепала меня по животу, и каждый раз, когда я ее чувствовал, я снова набирался терпения.
Наконец я вытащил небольшую форель и положил ее в карман. Замерзшая было первая форель затрепыхалась вместе со второй. Я подумал, что она обрадовалась появлению второй форели, возможно, та возбудила в ней какие-то надежды. Но потом я решил, что вторая форель своими мокрыми кислородными боками оживила первую. Я сел на корточки, раскрыл карман штормовки и влил в него несколько пригоршней свежей воды.
Теперь форели шлепали в воде и временами почти благодарно толкали меня в живот, вызывая во мне странное ощущение глуповатой радости.
Больше мне на этом месте ничего не попадалось, и я решил сменить его. Я вытащил леску, обвил ее вокруг удилища и всадил крючок в его мягкую свежую древесину.
Можно было пойти вверх по течению, но недалеко отсюда река накатывала на крутой, обрывистый берег, который отсюда никак нельзя было пройти. Чуть подальше берег был гораздо доступней, но отсюда пройти туда было никак невозможно. Я пошел вниз по течению.
Солнце уже сияло вовсю и приятно пригревало. Из-за горы осторожно выползал туман.
Вода на мелководье была прозрачной, и каждый камушек радостно сиял, отбрасывая на песчаное дно дрожащую тень. Временами на дне без всякой видимой причины вспыхивали и гасли маленькие песчаные смерчи.
Я подошел к Люсику. Он стоял по пояс в воде и, наклонившись, рылся в ней руками, к чему-то прислушиваясь. Одежда его, прилежно сложенная, лежала на берегу.
– Зацеп?
– спросил я, подходя.