У Шивы длинные руки
Шрифт:
У Шивы длинные руки
Разноцветные искры хаотично метались в полутемной комнате, постепенно складываясь в картину. Блики скользили по стенам и потолку, пробегались по полу и отражались в зеркальной глади выключенной панели глобалкома. Айвен всегда отключал связь, когда занимался творчеством.
Сейчас он стоял посреди студии и рассматривал результат. Световое полотно, висевшее в воздухе, художнику не нравилось. Нет, техника, конечно, на высшем уровне – все же он Айвен Итан, известный мастер света, его выставки собирали тысячи человек на всех континентах.
Но почему
Это всего лишь тень картин, которые создавал в первые годы, когда еще не стал популярным художником, используя недорогое оборудование, в тесной каморке.
Айвен отошел подальше, снова всмотрелся в светохолст. В нем не было души, вот чего лишились последние работы.
Осталось лишь закрепить частицы света и обрамить энергобагетом. Нет, не сегодня, сказал себе Айвен, и движением руки разрушил свое создание. Искры разлетелись по студии и погасли, медленно оседая на пол.
Отключил светогенератор, и комната погрузилась во тьму. Зажегся верхний свет.
Иногда Айвену казалось, что в нем живет еще один человек. Иной раз чужие образы всплывали в сознании по ночам, и он видел странные сны. В юности такое случалось часто, с годами все реже и реже, потом прекратилось. Снилось, будто бродит по разрушенному городу, руины которого чадили дымом. В некоторых снах боролся с богами – почему-то это всегда были древние индуистские боги. В других работал программистом, корпел над сложной программой за старинным компьютером. И каждый раз эти видения обрывались – приходил кто-то третий и заставлял видеть обычные сны, в которых Айвен бывал на светских приемах, на выставках, пил вино из высокого бокала и общался с другими художниками.
Не знал, откуда все это приходило – войны завершились две тысячи лет назад, люди уже и забыли, какой была Земля во младенчестве. Наступила Эра благоденствия.
Один сон и подтолкнул к созданию первых картин, до сих пор считавшихся непревзойденными. А затем в Айвене что-то сломалось, сны изменились, и он превратился в модного художника. За следующие двадцать лет его имя стало известно во всем мире, но лишь теперь понимал – это не главное.
Надеялся написать картину к выставке в Калькутте, создать шедевр, но это уже не было творчеством. Как и все его полотна на протяжении двадцати лет. В следующие пару недель набросал еще два городских пейзажа – техника, как всегда, на уровне, и композиция, а вот внутреннего света в них не осталось. Но людям такое нравилось – это же сам Айвен Итан. А художнику оставалось лишь смириться с этим.
***
В Калькутту прилетел за день до выставки. Проследил, как выставлены работы в одном из залов Индийского музея, и пошел прогуляться по древнему городу.
Калькутта была разрушена, как и многие другие города Земли, выжжена огнем последней войны. Никто не знает, сколько лет длился период Опустошения. Но наступила Эра Благоденствия. Люди восстановили города, создав точные копии по сохранившимся записям.
В юности в своих ночных грезах Айвен видел эти города в неприглядном свете – обгоревшие костяки
Айвен не спеша прошелся по мосту Ховрах. Это место тоже снилось, но тогда все было иначе – всюду грязь, у моста находился многолюдный базар, огромные толпы бедно одетых индусов, река медленно несла мутные зеленые воды в Бенгальский залив. По мосту двигалась вереница желтых автомобилей, над городом стояла зловонная дымка.
Сейчас же город был аккуратным, по улицам можно пройтись, не толкаясь, вместо древних авто в воздухе сновали пассажирские электрокоптеры. Айвен остановился и долго стоял, глядя на реку. Вспомнил ее название – Хугли. Чистая синяя вода, не то что во снах. И вместо грязных лодок и ржавых суденышек плыли красивые белоснежные прогулочные катера.
Выставка, как обычно, прошла с большим успехом. На открытии было так много народу, что администраторы впускали посетителей партиями, а у входа в музей собралась огромная толпа.
Ранние картины Айвена Итана ценители искусства считали лучшими, однако зрителей привлекали более поздние полотна, созданные, когда Айвен уже стал популярным художником. Но все же он отмечал, что и трилогию «Тримурти» не обходят стороной.
Дольше всех у трилогии задержался пожилой седоватый индус в белоснежном шервани, отделанном позолотой. Задумчиво всматривался в изображение, будто изучал до мельчайших деталей. Обратив внимание, что Айвен наблюдает за ним, улыбнулся и подошел к художнику.
– Ранджит Тхакур, – представился и сложил перед собой ладони в традиционном приветствии. – Я давно слежу за вашим творчеством.
– Я заметил, что вы заинтересовались «Тримурти»?
– Это ваши лучшие работы. В них множество смыслов.
– Я их тоже люблю. Но люди предпочитают мои последние картины.
– Люди не видят, – индус улыбнулся, лучи морщин разбежались от глаз. – А я вижу.
– Вы тоже художник?
Ранджит Тхакур коротко и вежливо рассмеялся.
– Нет. Хотя рисовать умею, но не обладаю талантом. Однако я умею видеть и понимать. Я бы хотел встретиться с вами сегодня вечером и поговорить о вашем творчестве.
Ох, сколько людей предлагали встретиться и поболтать. Чаще всего совсем не разбирались в искусстве, для них важнее были не картины, а знакомство с известным художником.
– Я… не знаю, будет ли у меня время.
Индус взял его под локоть и заговорил негромким голосом:
– Надеюсь, наше знакомство будет вам на пользу. Я не последний человек в Калькутте, если вам это важно, и имею некоторое влияние в высших кругах. И мне действительно интересно… и даже очень важно поговорить о ваших картинах.
Айвен смутился впервые за долгие годы.
– Нет, мне не важно, богаты вы или нет, знатны или не очень. Если вас действительно интересуют мои полотна…. Тем более «Тримурти», которую я тоже считаю лучшей, то… Где мы можем встретиться?
– Мой дом всегда открыт для хороших людей. Я пришлю за вами, когда вы закончите.
Ранджит Тхакур продолжил осматривать другие картины, скорее из вежливости – было понятно, что они его не интересуют. Индуса привлекли лишь три светохолста из цикла «Тримурти».