У смерти два лица
Шрифт:
— И я похожа на нее? — спрашиваю я — желание задать очевидный вопрос жжет горло.
Пейсли радостно кивает, словно речь идет о какой-то игре, а не об очень странном совпадении:
— Наверное, это из-за твоей прически. И лица.
Я смеюсь. Внутри все начинает кипеть от напряжения, и с моих губ резким щелчком, словно лопнул пузырь жвачки, срывается:
— Из-за прически и лица?
Лу чуть склоняет голову набок:
— Когда волосы подняты, сходства меньше. И у нее более смуглая кожа. Но вы вполне сошли бы за сестер, — улыбается он. — Прошу прощения. Не хотел ставить вас в неловкое
Я мысленно возвращаюсь к новогодней ночи. Прошло почти полгода. Я не то чтобы специалист по пропавшим девушкам, но вполне уверена, что после стольких месяцев шансы, что она еще жива, наверное, довольно невелики.
— Я могу угостить вас мороженым, дамы? — спрашивает Лу, и энергия наполняет его голос, словно он стоит у невидимого штурвала и готов направить нас по новому курсу. — Или, может быть, кофе? Чай?
Пейсли делает заказ. Пока рациональная часть моего мозга требует заказать черный кофе, потому что это, наверное, единственное, что я смогу переварить после разговора, я слышу собственный голос, просящий шарик мороженого шоколад-карамель-попкорн.
— В вафельном рожке? — спрашивает Лу.
— В стаканчике, пожалуйста, — отвечаю я и заверяю Пейсли, что возьму рожок в следующий раз, если она пообещает, что дальше мы будем ходить к Дженкинсам только после обеда.
Снаружи улица залита резким белым солнечным светом, и впечатления от странного разговора в кафе рассеиваются, будто последние хлопья утреннего тумана над Ист-Ривер. Мы с Пейсли садимся на деревянную скамейку примерно в квартале от кафе Дженкинсов, едим мороженое и смотрим на проходящих людей. Мороженое по вкусу напоминает шоколадные пасхальные яйца и попкорн из больших жестянок, которые продают в «Таргете» на праздники. Вкус детства. Изумительный вкус.
— Хочешь попробовать? — предлагаю я.
— Оно вкусное, — отвечает Пейсли. — Я уже ела. Это их самый популярный вкус. Папа говорит, что мистер Дженкинс сказал, что его придумал его папа. Первый мистер Дженкинс. Мне больше нравится с арахисовым маслом.
— Привет, Пейсли!
На тротуаре перед нашей скамейкой стоят две девушки примерно моего возраста. На одной из них — винтажного вида сарафан в красно-белую клетку и балетки цвета начинки вишневого пирога. Абсолютно прямые блестящие каштановые волосы собраны в аккуратный хвост, очень смуглая кожа. Другая девушка одета как я, в джинсовые шорты и майку. Ростом она где-то около метра шестидесяти, но очень мускулистая. Занимается плаванием или, возможно, гимнастикой. Прическа — пушистая короткая пикси, подчеркивающая удивительно широкие скулы и прекрасный оливковый оттенок кожи. В ушах — большие золотые серьги-обручи, металл которых у основания каждой серьги скручен изящной спиралью.
— Привет, Астер! — Пейсли отдает мне свой рожок и вскакивает, чтобы обнять ту девушку, что пониже.
Я чувствую, как две пары глаз рассматривают меня. Лица девушек вытягиваются в том же удивленном ужасе, который я видела на лице Лу всего несколько минут назад.
— Я — Анна, — быстро говорю я. стараясь задавить эти взгляды в зародыше, и встаю — Няня Пейсли.
— Мартина Грин, — девушка в винтажном сарафане протягивает мне руку и тут же
Ее подруга закатывает глаза.
— Ее зовут Мартина Дженкинс. Грин — это что-то вроде творческого псевдонима.
Мартина бросает на Астер колючий взгляд.
— Это мое профессиональное имя, — говорит она, словно это что-то может объяснить.
Что у нее за профессия такая, что понадобилось менять имя? Торговля мороженым? Должно быть, кафе Дженкинсов — это заведение ее семьи. На мгновение я задаюсь вопросом, не работает ли она фотомоделью. Ростом, конечно, немного не вышла, но явно интересуется модой и неуловимо напоминает видом девушек из каталогов одежды.
Должно быть, у меня все написано на лице, потому что Мартина вздыхает, словно смирившись с тем, что придется в очередной раз объяснять:
— Я собираюсь стать журналистом, а маме не нравится идея использовать нашу фамилию в журналистских расследованиях. Она у меня старой закалки.
— Телевизионные новости или вроде того? — спрашиваю я.
— Пока — главный редактор школьной газеты. И веду серию подкастов. Ну, вела… — она бледно улыбается Астер, потом ее взгляд упирается в мостовую.
Несколько секунд все молчат, и мне становится интересно, сколько еще неловких разговоров состоится этим утром.
— Этот подкаст — о Зоуи, — поясняет Пейсли благоговейным голосом, глядя на меня снизу вверх. — Астер — сестра Зоуи, а Мартина собирается выяснить, что с ней произошло.
Астер и Зоуи. А и 3 — первая и последняя буквы в английском алфавите. Я снова смотрю на низкорослую девушку и понимаю, как мало мы с ней похожи. А это значит, что и на Зоуи она не слишком похожа. Но сестры не всегда бывают похожи. Впрочем, я вспоминаю, что Лу говорил что-то об оливковом цвете кожи Зоуи, и при виде лучей солнца, отражающихся от золотых сережек-обручей и оливковых плеч Астер, до меня доходит, что их семья, наверное, родом из Греции. Спанос.
— Я старалась, — говорит Мартина. — Прости, Астер.
Астер кладет смуглую руку на плечи Мартине и по-дружески приобнимает ее.
— Это полиция сплоховала, не ты, — сердечно говорит она.
Мой взгляд останавливается на тонких красных линиях вокруг глаз. У нее вид человека, который уже много месяцев может расплакаться в любую секунду.
Мартина наклоняется и целует подругу в макушку, и на губах Астер возникает мягкая улыбка.
— Так… Больше ни слова о Зоуи до обеда, — говорит она, выпрямляясь. — У нас еще осталось время поесть суши до начала твоей смены? — она бросает быстрый взгляд в сторону семейного кафе.
Мартина достает из кармана телефон — на ее сарафане карманы, конечно же, есть — и включает экран.
— Вагон времени. Папа сможет держать оборону еще не меньше часа.
Девушки машут руками на прощание и говорят, что рады были познакомиться, а я возвращаю Пейсли ее тающий рожок. Она тут же слизывает стекающее мороженое.
— Зоуи раньше сидела со мной, когда училась в школе, — говорит она. — Астер младше на три года. Она сидела со мной, когда Зоуи уехала в колледж.