У смерти два лица
Шрифт:
На крыльце горит фонарь, заливая пустующие качели и голубые кресла-качалки мягким бледным светом. Я выключаю фонарик, сую его в карман и оказываюсь в тени, окружающей столб, на который навешены ворота. Том говорил, что Уиндермер построили в 1894 году. То есть этот дом — один из старейших здесь. Я пытаюсь представить себе, как выглядел этот район Хемптонса до постройки Сикреста, «Магнолии» или Кловелли-коттеджа. Должно быть, пространство казалось просто необъятным — вокруг только поля да небо. Здесь не было нужды в изгородях или высоких
— Кто здесь?
Я отскакиваю от столба. Кожу щиплет, словно от удара током. Или от страха.
— Кто здесь? — срывается с моих губ скорее требовательно, чем вопросительно, словно это не я притаилась в тени, таращась на чужой дом после заката.
По ту сторону ворот на дорожку откуда-то с передней лужайки, скрытой от моего взгляда, выходит человек. Он худ и не слишком высок — где-то под метр восемьдесят. Он идет, сунув руки в карманы джинсов, и на запястье поблескивает серебром браслет часов.
— Вы заблудились? — спрашивает он.
Я щурюсь, пытаясь как следует разглядеть его лицо в свете фонаря на крыльце, но вижу только, что у него немного смуглая кожа. Он примерно моего возраста — может, чуть старше. Сердце замедляет ход и стучит теперь лишь чуть сильнее обычного. Должно быть, это Кейден Толбот, из Йеля.
— Меня зовут Анна, — отвечаю я. — Няня из Кловелли-коттеджа.
— А, точно, — он вальяжно опирается плечом на столб, словно в зеркале отражая мою собственную позу мгновением раньше. — Эмилия говорила, что взяла новенькую.
— Прошу прощения, что разглядывала ваш дом, — слова вырываются из меня торопливой вереницей. — Обычно я так не делаю.
Мои глаза силятся составить фотореалистичный портрет по подсвеченному со спины силуэту, и по спине ползут мурашки. Я совершенно не знаю этого парня, но на какое-то неуловимое мгновение вижу, как переплетаются наши жизни, как в неподвижном вечернем воздухе раскрываются наши величайшие тайны и глубочайшие страхи.
Он улыбается, и так же внезапно мурашки исчезают, а с ними и мои как бы интуитивные подозрения. Определенно, мне одиноко и, наверное, немного скучно.
— Все в порядке, — говорит он. — Уиндермер надо видеть. Кстати, меня зовут Кейден.
Он протягивает руку через кованую спираль ворот, и я пожимаю ее, стараясь вести себя как дружелюбная незнакомка, какой я по сути и являюсь. Рука у него теплая и гладкая, от него слегка пахнет шалфеем и ванилью. Он весь кажется очень ухоженным, в отличие от дома за его спиной.
— Я только в понедельник приехала, — говорю я ему. — Пока только знакомлюсь с окрестностями.
— После заката?
Пожимаю плечами. Я чувствую, как темнота окутывает мою кожу, словно плащ.
— Вечером мне нечем заняться. А на месте не сиделось.
— Ага, мне
— После заката? — отвечаю я ему его же вопросом.
Он смеется — я чувствую, как от теплого и непринужденного смеха моя кожа наливается краской.
— Мне лучше всего думается по ночам. К тому же пока я тут застрял.
— Дома?
— Ага. Мать бесится, когда я по вечерам ухожу из Уиндермера.
Я чувствую, как брови ползут на лоб, но Кейдеи, должно быть, в темноте не замечает моей гримасы. Комендантский час для студента? Я жила в городе практически бесконтрольно, сколько себя помню Не представляю, чтобы я могла остаться вечером дома, чтобы порадовать маму, даже если этот дом стоит на участке в несколько акров.
— Сколько тебе лет? — слова вырываются изо рта, прежде чем я успеваю сдержаться.
Он снова смеется, но на этот раз уже не так тепло.
— Девятнадцать. У мамы проблемы со здоровьем. Вот я и приехал на лето.
— Ой, прости, — чувствую себя полной дурой. — Ты в Йеле учишься?
— Окончил второй курс. Это Эмилия тебе про меня рассказала?
— Том немного рассказал о Линден-лейн, пока мы сюда ехали.
Он тихо ворчит, а я пытаюсь получше разглядеть его лицо, но свет от крыльца по-прежнему бьет ему в спину.
— В школе учишься? — спрашивает он.
— Только закончила. Осенью еду учиться в университет в Нью-Палц.
Он говорит что-то о том, что ему нравятся окрестности Нью-Палца, что там у него приятель учится театральному искусству. Рекомендует приятное место для пеших прогулок, и я делаю мысленную заметку на сентябрь. На мгновение даже начинаю думать, что сейчас он откроет ворота и пригласит меня войти. Может быть, это начало чего-то нового. Или отзвук какого-то глубоко затаившегося воспоминания. Но тут на третьем этаже дома загорается свет, и в окне появляется смутная тень. Кейден ловит мой взгляд в направлении Уиндермера.
— Мне пора обратно, — говорит он неожиданно оживленным голосом.
Я не хочу заканчивать этот разговор. Я так и не успела спросить его о матери, что с ней, почему он не может покидать дом. Но я вижу, как напрягается его тело, как сутулятся плечи, и понимаю, что сейчас не время.
— Рада была с тобой познакомиться.
Он уже отступает от ворот и машет рукой на прощание, прежде чем развернуться:
— До встречи, Анна.
Вернувшись в гостевой домик, я достаю из сумки акварельные карандаши. Разложив альбом на кровати, я рисую худого смуглокожего парня с серебряными часами на руке. Он стоит, скрестив ноги и изящно опираясь плечом о каменный столб, увитый плющом. На моем рисунке он оборачивается к ярко освещенному окну дома за его спиной, и лицо его скрыто в тени.