У стен Ленинграда

Пилюшин Иосиф Иосифович

Романов приказал:

— Жги!

— Есть, жечь! — повторил сапер.

Блеснул огонек. Мы поползли к проволочному заграждению. Столб земли и дыма взметнулся высоко к небу. Взрывная волна долетела до нас.

…В нашем блиндаже пленный грелся возле печки. Он беспрестанно повторял, тыча себя в грудь пальцем:

— Я есть француз, я есть француз.

— Братцы! — крикнул Григорьев. — Ошибка! Шли за немцем, а сцапали француза.

— Я ведь говорил, — буркнул пожилой сапер, — в гостях, не дома,

чем угощают, тем и довольствуйся. Вот командир пристрелил фашиста, а с каким грузом вышвырнули его за бруствер, не поглядели. — Сапер достал из-за пазухи целую буханку хлеба. — Видите, он, сукин сын, приготовил ее, чтобы опять дразнить нас.

Не хотелось верить, что перед нами француз, но факт — упрямая вещь. Это был один из тех, кто за деньги надел шинель гитлеровского солдата, продал родину и честь.

На фронте и в тылу

Я проснулся от резкого толчка. Блиндаж вздрагивал. В ушах стоял звон. Сыпался песок. Я соскочил с нар. Товарищи уже стояли с оружием в руках.

— Выходи скорее! — крикнул голос из темноты. — А то придушит.

— Зачем выходить? — возразил Романов. — Из укрытия под осколки полезешь? Будем ждать окончания обстрела здесь.

Глухой удар. С полок с грохотом и звоном посыпались на пол котелки.

— Нащупали. Теперь будут долбить…

Затаив дыхание, я ждал следующего удара. От волнения дрожали колени. Несколько взрывов, быстро следовавших один за другим, послышались уже гораздо дальше. Блиндаж последний раз вздрогнул и крепко встал на свое место.

— Кажется, кончилось. А здорово покачало, — сказал Андреев.

— Не радуйся, еще прилетит, — послышался чей-то голос.

— То будет, а сегодня мимо пронесло.

— Выходи! — скомандовал Романов.

Я выбежал в предрассветную мглу, жадно вдыхая сухой морозный воздух. Глаза туманились от порохового дыма и пыли. Пробежав метров двести по траншее к своему окопу, остановился передохнуть возле открытой позиции пулемета «максим». Здесь хлопотали два незнакомых бойца. Они очищали пулемет от снега и песка.

— Андрей, что же это фрицы в атаку не лезут, а? — спросил щупленький, узкогрудый боец у своего товарища. Тот был мне по плечо, но крепыш — этакий коротенький геркулес. Его глаза глядели доверчиво и ласково.

— Это они, Федор, в отместку за вчерашнюю работу разведчиков. Небось не понравилось. Вишь чего сотворили: одни концы бревен к небу торчат. Вот они и злобствуют… А хлеб ихний я попробовал — дрянцо. Какое-то у них все… Как это говорят, ерзацы, что ли.

— Думаешь, немцы в атаку не полезут? С чего ж тогда они стреляют так густо?

— Сказано же тебе — со зла.

Коренастый силач перенес коробки с заряженными лентами к пулемету. В это время я не знал, что именно он спасет мне жизнь,

а просто из любопытства слушал их разговор.

— Андрей, а новый-то наш взводный молодец. Сам давеча повел разведку.

— Да. Бывалый парень. Видать по ухватке, в деле промаху не даст.

Щупленький боец, увидя меня, смущенно заулыбался, искоса поглядывая на Андрея, сидевшего на патронном ящике.

— Вот ты, Федор, чужую отвагу сразу заприметил, а сам-то дрожишь, атаки боишься…

— Чудной ты, Андрей, заладил… Да не я дрожу, ты понимаешь, не я дрожу, а жизнь такая. Ротный командир чего говорил, слыхал?

— Ну слыхал.

— Так чего ж дуришь? «Кто умеет себя хорошо защитить и приказ выполнить, тот и храбр». Все остальное, мол, «я да я» — хвастовство.

— Это верно, но и попусту дрожать незачем.

Пулеметчики приготовили пулемет к бою, притаились в ожидании атаки врага. Я ушел к своему окопу, сел на земляную лавку, открыл бойницу и стал наблюдать за траншеей противника.

Поначалу, кроме комьев снега и глыб льда, я не замечал ничего. Гитлеровцы даже в своих траншеях вели себя очень осторожно.

Спустя некоторое время ко мне в окоп с ручным пулеметом вполз Сергей Найденов, недавно прибывший в роту могучий светловолосый молодой солдат. Его красивое лицо с правильными чертами и спокойными глазами под тяжеловатыми веками производило приятное впечатление. Улыбался он редко, но хорошо. Каждое его движение внушало доверие. В бою Найденов вел себя сдержанно и спокойно.

Найденов дернул меня за рукав стеганки и указал рукой на бруствер вражеской траншеи:

— Посмотри туда. Офицер шомполом что-то рисует на стенке траншеи.

Я поймал в оптический прицел гитлеровского офицера. Он стоял к нам спиной, в сдвинутой на затылок каске. К рукаву маскировочной куртки был прикреплен тонкий прутик, который шевелился на ветру.

— Сережа, ты в кукольном театре бывал?

— А что?

— Да так, к слову пришлось. Чучело это! Они частенько выставляют их, пытаются поймать наших стрелков на приманку.

— Как поймать?

— Очень просто. Ты, увидя вот такого немца, второпях выстрелишь, да еще высунешься взглянуть, попал ли. А их снайпер и хлопнет тебя.

— Да ты лучше присмотрись, — настаивал Найденов, — он ведь голову поворачивает.

— Оставим в покое чучело, будем искать живого. Найденов вновь припал к окуляру перископа:

— Верно, чучело! А все же здорово жулики придумали.

Я упорно продолжал искать вражеского снайпера, но долго ничего не обнаруживал. Помогло мне бревно, лежавшее за задним бруствером немецкой траншеи, торцом в нашу сторону. Как раз в створе с торцовой частью бревна изредка показывался белый бугорок, то увеличиваясь, то уменьшаясь, а то и вовсе исчезая.