У тихой Серебрянки
Шрифт:
– Хорошо, - улыбнулся Михаил.
– Но я вовсе не сторонник вовлекать в борьбу девушек. Война - сугубо мужское дело.
Я не стал с ним спорить.
В Серебрянку вернулись поздно, потому что сначала спрятали в лесной глуши ручной пулемет, а затем долго бродили в надежде найти еще какое-либо оружие. Но ничего, даже обыкновенных патронов, не нашли. Зато повезло в другом. Мы набрели на старую вырубку, где возле трухлявых пней было столько опят, будто кто-то специально посеял их тут.
Нарезали полные корзины: надо
– Ох и нажарим да наварим!
– всплеснула руками бабушка.
Дедушка строго посмотрел мне в глаза и стал свертывать цыгарку, затем долго высекал огонь кресалом. Наконец сделал затяжку и с дымом выдохнул:
– Чем лынды бить, пошел бы к соседям картошку копать. Пуд-второй не будет лишним.
2
Утро выдалось дождливое, ветреное, но к полудню небо прояснилось, снова барашками заклубились кучевые облака, и солнечные лучи щедро сыпанули на землю.
Мы с дедушкой выбрались из-под сумрачного навеса, где с самого утра плели корзины. Не ладилось у нас: не то лоза попалась хрупкая, не то наши руки несноровисты, и дедушка сказал:
– Парить нужно, только парить!
Я про себя улыбнулся: "Лозу или руки парить?"
Печку бабушка истопила еще на рассвете, в ней уже не распаришь лозовые прутья, чтобы они стали гибкими, неломкими. Дедушка выкатил во двор бочку из-под керосина с одним вырезанным днищем. Он поставил ее на кирпичи, развел огонь, а я таскал из колодца воду.
Долго пришлось дожидаться, пока нагрелась вода и пока прутья, опущенные в бочку, стали эластичными. Зато потом работа пошла веселее.
Шестая корзина была уже поставлена в тенек на завалинку, когда во двор заглянул Михаил Прохоров.
– Доброго здоровьишка честным труженикам!
– улыбаясь, он приподнял клетчатую кепку.
– Значит, на хлеб насущный вы уже сегодня заработали?
Дедушка что-то недовольно пробормотал себе под нос и снова весь ушел в работу. Михаил подмигнул мне и выразительно кивнул на калитку: мол, выйди, поговорить надо.
Как только за мной захлопнулась калитка, он прошептал:
– Ты знаешь, тезка, нашел диски к пулемету. Целых три диска! Стрельнем, а? Сегодня, сейчас?
– Хорошо. Через десять минут я - как штык!
Пообещал, а вовсе не подумал, что нам надо сплести еще две корзины дедушка заготовил восемь каркасов. Я подложил сосновых щепок под бочку, сунул в горячую воду пучок прутьев и стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто провинившийся школьник.
– Что, бежать надо?
– улыбнулся дедушка.
– Ну, беги, беги. Недаром же Мишка заглядывал, недаром. Только вот что я тебе скажу: вы уже не маленькие, думайте-мозгуйте, коли что-либо такое, голову не теряйте.
Через час мы уже колдовали над пулеметом. Миша, оказывается, прихватил с собой чистые тряпочки и даже шомпол от винтовки. Я знал устройство пулемета. Прохоров же с
– Пошли на шоссе!
– твердо сказал Михаил.
Возле одной елочки с обрубленной вершиной мы притаились, наблюдая за дорогой. По ней шли колонны машин. Решили ждать легковую. Она появилась для нас неожиданно в сопровождении мотоциклистов и броневика. Михаил рванул с плеча пулемет, но я тут же схватил его за руки:
– С ума сошел... На каждом мотоцикле по три фашиста...
Он потянул пулемет к себе, но я крепко держал его, прижимая книзу. Пока между нами шла безмолвная борьба, мотокавалькада скрылась за дальним поворотом шоссе.
– В детский сад тебе надо, в ясли!
– почти крикнул Михаил.
– А тебе надо фляжку, обязательно...
– Зачем?
– Холодная вода промывает мозги, и они лучше соображают, - ответил я.
Он больше ничего не сказал, только приоткрыл затвор, из канала ствола выскочил патрон.
Снова нарастал протяжно-нудный гул, но уже с противоположной стороны, из Рогачева. Потянулась колонна грузовиков с солдатами в кузовах, затем пошли тягачи с пушками на прицепе. Потом шоссе опустело.
Минут десять стояла тишина. Но вот отозвалась синица, за ней - вторая, совсем рядом с нами начали перебранку драчливые сойки.
И вдруг мы услышали нарастающий гул. Вскоре он заглушил веселое треньканье синиц.
На шоссе показалась грузовая машина с какими-то ящиками в кузове, нагроможденными выше кабины. Михаил весь напрягся, пальцы, сжимавшие пулемет, вдруг побелели. Вобрав голову в плечи, он чуть скосил глаза вправо, затем влево. Кроме этой машины, ничего на шоссе не было. Вот она уже совсем близко. Гулко ударила дробь. Ручной пулемет дрожал в руках Прохорова, а из широкого раструба выпрыгивал малиновый огонь.
Машина прошла еще метров десять и, вспыхнув ярким пламенем, остановилась. Из кабины неуклюже вывалился шофер и остался неподвижно лежать у подножки.
Снова пулемет в руках Михаила стал выбивать металлическую дробь. Теперь горела не только кабина - занялись и ящики в кузове.
Михаил опустил руки, и пулемет умолк.
– Ну вот... первый шаг... сделан, - отрывисто, с паузами сказал Прохоров.
Мы заглянули в кабину: там, свесив голову, полусидел офицер. Он был мертв.
3
Пулемет спрятали в том же месте. Запасные диски сунули под кучу валежника. Если вдруг кто-либо обнаружит пулемет, то хоть диски нам останутся.
Теперь в руках у меня и Михаила ножики и обычные корзины. Правда, нет еще ни одного гриба. Мы торопимся на старую вырубку, чтобы нарезать опят, а в душе и радость, и тревога одновременно. Наконец-то сделано настоящее дело! Но... только все ли сойдет нам с рук? И не столько нам, как Хмеленцу и Серебрянке. Машина-то сожжена между этими деревнями.