У тихой Серебрянки
Шрифт:
После Прохорова выступила Броня. Она предложила:
– Давайте сегодня же сорвем все немецкие приказы. А то как бельмо на глазу.
Допоздна засиделись бы в тот вечер, но в сенях брякнула щеколда. И только в тот миг я понял оплошность - никого не поставили караулить.
Я схватил гитару, ударил по струнам, а Броня бросилась к дверям. К счастью, вошла мать, и дочь закружилась перед ней и запела:
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
– Ну, пошли на улицу, нечего тут коптиться, - недовольно проговорил Михаил.
Мы пытались
4
Семья наша большая. Пришлось идти на заработки. Копал у соседей картошку, ремонтировал дома - короче, делал все, что скажет хозяйка или хозяин. Нелегко было, но надо же приготовиться к зиме.
Довелось ездить и в лес за дровами. Обычно отправлялись вдвоем с Михаилом на двух телегах. Нагрузим один воз, затем - второй. Однажды мы увидели на земле толстый кабель. Местами его присыпало листвой, можно было пройти рядом и не заметить.
– Ловко спрятался!
– Михаил приподнял кабель.
– Как подохший уж... Да только не подох он, живет еще телефонными разговорами.
Он схватил топор, но я запротестовал. Прежде всего надо обезопасить себя, иначе немецкие овчарки по следу найдут нас. Прохоров недовольно хмурился, но уже было видно, что я убедил его. Однако Михаил, наверное, не мог вот так сразу согласиться с моим мнением.
– Ну а что ты предлагаешь?
Коль кабель местами густо присыпало листвой, следовательно, он не один день лежит здесь, значит, и еще два-три часа останется лежать. За это время мы заготовим дрова, выедем на дорогу, оставим лошадей, а сами - сюда. Если же перерубим кабель сейчас, то нужно немедленно убираться из леса. А почему, спросят хозяева, вы без дров приехали?
– И не дадут нам корзину картошки, - зло усмехнулся Михаил.
Мы отъехали с полкилометра и как раз нашли рухнувшее на землю дерево. Нарубили два воза дров и выехали на просеку. Лошадей оставили на небольшой поляне, положили им сена.
Берегом речки прошли метров триста, потом - по мелководью и снова выбрались на берег. Недолго искали черный кабель. Вот он пересекает лесную лужайку. Еще на берегу речки мы прихватили с собой по плоскому камню.
Михаил побежал на противоположную сторону лужайки, поднял руку над головой: приготовиться!
Я положил камень под кабель и распрямился. Рука Михаила вдруг резко опустилась, и я изо всех сил взмахнул топором. Сыпанули искры, топор соскользнул с камня, по обух впился в землю. Рассеченный кабель сверкал медными прожилками.
Отрубленный кусок мы вдвоем потащили к речке, затоптали на дне. Потом пришлось изрядно поколесить: переехать шоссе и лесом снова выехать на него, чтобы немецкий пост увидел, что мы везли дрова не от речки Черная, а совсем с противоположной стороны. И хорошо, что так сделали.
Под самый вечер гитлеровцы подняли переполох. Из комендатуры приехала специальная команда, начались допросы. Кроме нас за дровами в тот день ездили еще двое, но они были на противоположной
В ненастную погоду мы бродили по окрестным лесам и кустарникам - искали оружие и боеприпасы. Уже к концу сентября наши лесные тайники пополнились винтовками, патронами, гранатами. Обычно делали так: на дне окопа настилали листву и мох, затем обертывали мешковиной или старой одеждой хорошо смазанные винтовки и патроны, прикрывали мхом и присыпали землей, старательно маскировали сверху листвой. Мы решили не прятать в одном месте более пяти винтовок, и уже некоторые из нас собирали оружие во "вторые склады". Кстати, об этих местах знали только трое: тот, кто собирал, так сказать, хозяин, и мы с Михаилом. Это была необходимая мера предосторожности.
Вскоре мне посчастливилось: я тоже нашел ручной пулемет, исправный, с диском. А через день повезло нам двоим - мне и Михаилу. Под мостом через речку Серебрянка мы нашли присыпанные песком деревянные ящики. В них оказался тол - по двадцать шашек в каждом. Видимо, при отступлении наши саперы готовились взорвать мост, но по каким-то причинам не успели. Дождливым вечером эти ящики перенесли в лес и тоже спрятали.
Все шло, казалось, хорошо. Но в самом конце сентября комендатура стала брать на учет каждого мужчину. Гитлеровской Германии нужны были рабочие руки. И не только обычные, а и кровавые руки - полиция. Нужны были и учителя - чтобы калечить души. Подбором занялись староста Артем Ковалев и бургомистр Михайло Бычинский. В первую очередь они подобрали себе помощников полицейских.
Однажды поздним вечером меня вызвал во двор Иван Селедцов, местный парень. Я знал его, как и многих ребят из Серебрянки. Среди других он ничем особым не выделялся. Иван сказал, что немецкий офицер, который стоит у них на квартире, говорит, что его, Селедцова, и меня отправят в Берлин на учебу. Мурашки пробежали по спине от такой новости. Но все-таки надо что-то ответить ему.
– Особой охоты у меня нет. Ежели ты желаешь, езжай, - сказал я.
– А кто будет спрашивать о нашем желании? Схватят, повезут, и пикнуть не успеешь... Что же делать, ну, скажи?
А вдруг его специально подослали ко мне?
– Поживем - увидим.
– Я старался быть безразличным, а самого пробирала дрожь.
Попадешь в Берлин, оттуда не вернешься. Да и понятно, чему они там будут учить.
Назавтра я ушел к сестре, в Белев. Полторы недели прятался на чердаке дома, в гумнах. Боялся, а вдруг, чтобы найти меня, довская комендатура свяжется с кормянской, и нити приведут сюда, к старшей сестре.
Когда вернулся в Серебрянку, Ивана Селедцова уже не было в деревне. Его отправили в Германию, и парень как в воду канул. За мной раз десять приходили немцы и староста. Мать говорила, что ушел в Гомель устраиваться на работу.