У тихой Серебрянки
Шрифт:
Беспокойство гнало нас домой. Терпения хватило лишь на то, чтобы собрать по полкорзины опят, да и то без разбора - какие под руки попадались, те и резали.
Возвращались торопливо, но возле деревни долго сидели в кустах, наблюдая за улицей и шоссе. Кажется, ничего подозрительного нет. По дороге проносятся машины, не останавливаясь в Серебрянке. Немцев не видно на улице. Люди как ни в чем не бывало копают картошку на огородах.
– Порядочек!
– шепчет Михаил и вдруг без всякого перехода спрашивает: А ты помнишь,
Вот это да! Сегодня же первое сентября - начало занятий в школе! Было бы, если бы не война. Вот она, школа, зияет незастекленными окнами. Пусто, безлюдно возле нее.
Уже садилось солнце, а о машине, сожженной в полутора километрах от Серебрянки, никто не говорил. Было даже обидно: сделали такое дело, а люди не знают.
Вечером я пошел к Нине Язиковой.
– Давненько, коллега, не виделись, давненько, - сказала она.
– Почему не заходишь? Все с Прохоровым водишься, а нас забыл.
– Да вот зашел... Может, есть что-либо из художественной литературы? Захотелось почитать, а то и азбуку можно забыть.
– Найдется. Ну, так с первым сентября, Михаил Афанасьевич! Отличных вам успехов в воспитании подрастающего поколения...
– Слезы заблестели в ее глазах.
Нина вздохнула, опустила голову. Белокурые волосы заслонили впалые щеки. Но такое длилось с минуту. Нина резко приподняла голову, зачесала волосы на затылок, положила подбородок на сплетенные пальцы рук.
– Почему же ты молчишь? Почему и меня не поздравишь?
Тихо тикали ходики на стене, рядом висел отрывной календарь, а на нем чернела цифра "31". Нина заметила мой удивленный взгляд, хрустнула пальцами.
– Не могу, никак не могу сорвать этот листок. Сорвешь, а под ним... Нет, пусть будет август!
– Она тряхнула головой, и густые волосы снова поплыли к вискам.
– Пусть!
– Нет, ты не права!
– резко сказал я.
– Давно пришла пора для первого сентября! Пора кончать каникулы!
Она удивленно и в то же время настороженно взглянула на меня:
– Пришла? А кого же учить? Как учить? Чему учить?
– На все эти вопросы один я не уполномочен ответить.
– А кто уполномочен?
– Лицо ее вдруг засветилось надеждой, она подалась вперед, глаза просили-молили ответа.
И я сказал:
– Подпольная комсомольская организация может ответить на все твои вопросы, Нина Язикова.
– Есть такая организация?!
– Она уже тормошила меня за рукав.
– Есть, да?
С Михаилом Прохоровым мы заранее договорились: при разговоре с Ниной, Марией, Броней и Катюшей скажем, что подпольная организация уже действует.
– Да, есть такая организация.
– Боже мой, а я-то думала: все, конец... Так примите меня, примите! Ну, не могу же сидеть без дела, без пользы. Ты же знаешь меня.
– Я, Нина, вовсе не за книгой пришел к тебе.
– Спасибо! Честное комсомольское, никогда
Она подошла к календарю, протянула руку и спросила все еще с плохо скрытой тревогой:
– Так срывать?
Ходики показывали 9 вечера, когда я уходил от Нины Язиковой. В руке у меня был обычный "Букварь" - Нина заставила взять для маскировки.
В тот же вечер Михаил Прохоров поговорил с Марией Потапенко и своей сестрой Броней. Он тоже сказал, что в Серебрянке есть подпольная организация и предложил им вступить в нее. Девушки с радостью согласились.
Теперь нас шестеро с Катей Савельевой. Моего Василька решили пока не посвящать в свои дела. Когда понадобится, тогда и расскажем ему. Он и так нам первый помощник.
Через неделю мы впервые после оккупации собрались все вместе, пришли в колхозную баню, где по-прежнему жил Михаил с семьей. Не было с нами только Савельевой: до Кормы около тридцати километров, не так просто преодолеть их, когда вокруг гитлеровцы. Но к ней я непременно пойду.
Как только тетя Лёкса, мать Михаила, ушла к соседке, я положил гитару на стол.
– Внимание!
– поднял руку Прохоров.
– Слово Дмитриеву.
Я встал с узкой лавки и чуть не стукнулся головой в низкий закопченный потолок, обвел всех глазами.
– С каждым из вас уже был разговор, что в Серебрянке создана подпольная комсомольская организация. Давайте сегодня оформим ее: изберем секретаря и командира боевой группы.
Тихо-тихо, будто и нет здесь нас. Но вот скрипнула табуретка, поднялся Прохоров.
– Предлагаю избрать секретарем комсомольской организации Михаила Дмитриева. Будут ли другие предложения?
– Нет, - послышалось в ответ.
Проголосовали единогласно.
– Спасибо за доверие, товарищи!
– От волнения сжало горло.
Я снова стоял у стола, стараясь взять себя в руки. Пожалуй, прошла минута, пока заговорил. Теперь голос звучал тверже. Говорил о том, что нам придется работать в тяжелых условиях фашистского террора, поэтому нужна строжайшая дисциплина. Никто из посторонних не должен знать об организации, враг не пощадит нас, погибнут родные и близкие, даже Серебрянку могут уничтожить гитлеровцы.
– Давайте же поклянемся, что будем бороться с фашистами, пока бьется сердце, - и первым произнес: - Клянусь!
– Клянусь!
– повторил Прохоров.
– Клянусь!
– в один голос вылилось это обещание.
– Теперь нас стало больше. Вскоре еще прибавится сил, поэтому нужен руководитель боевой группы. Рекомендую утвердить командиром Михаила Прохорова.
За Прохорова проголосовали тоже единогласно. Он поднялся и потребовал собирать оружие, патроны, гранаты, тол, прятать все в надежном месте, причем у каждого подпольщика должен быть свой тайник. Если гитлеровцы обнаружат один такой "склад", остальные сохранятся.