У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Петр, отвернувшись, пошел к шатрам. Кантемир со своей высоты, скрестив на груди руки, продолжал распутывать взором сплетение троп среди окрестных пригорков и оврагов. Старался вчитаться в них, как ранее усердствовал в прочтении многопестрых дум минувших веков. Найти бы удобный выход — можно было бы повести по нему молдавское войско. Вышли бы незаметно поганству в тыл, ударили бы оттуда, а царь атаковал бы с фронта. Очистив высоту, пробили бы дорогу для всей армии. Тогда князь послал бы отряд опытных воинов к своей столице — выручать княгиню Кассандру, оставленную с небольшой охраной. Дороги человеку
Гетман Некулче и капитан Георгицэ, словно угадав, что творится на душе господаря, осторожно приблизились.
— Для тебя такое дело чересчур опасно, государь, — сказал Некулче. — Турки затаились и ждут, как кошка у мышиной норки.
Не отрывая взора от прозрачной дали, Кантемир хмуро проговорил:
— А чем порадует меня другой верный слуга, капитан Георгицэ?
— Думаю, это возможно, государь.
— Что именно, парень?
— Государь, мне приходилось бродить по этим местам в иные трудные для меня времена. Каждая ямка, каждый кустик, каждое перепелиное гнездышко мне здесь знакомы.
Кантемир поморщился.
— Одно дело — знать места, капитан, и совсем другое — незаметно по ним пробраться.
— Я все взвесил, государь. По болотам, по камьшам здесь ползет охотничья тропа. Воды на ней не выше щиколотки. Если припасть к гриве, можно проехать и верхом, никто не заметит. Из камышей та тропка поворачивает к осыпям. Чуть ниже них стоит конница поганых. К утру, на прохладе, засыпают и спахии, и коноводы, и ночная стража. Тогда, с божьей помощью, можно проехать до лесной опушки. С середины леска пойдут низины, поросшие терном, по коим добираешься до нескольких впадин, именуемых Сорокиным овражком. От овражка скачи, куда хочешь.
Разумная речь капитана Георгицэ разгладила чело князя.
— Капитан Георгицэ, твой замысел мне нравится. Подбери себе десяток добрых воинов.
— Есть такие, государь. Прикажу им ложиться спать, чтобы в нужное время проснулись отдохнувшими. Чтобы были ловки, как лисы, быстры, как искры.
— И выручили нас с тобой из любой беды, капитан...
По спине Георгицэ прошла дрожь.
— Государь!
— Я сам попытаю счастья на тех овражках, на той охотничьей тропке.
Давно зная упрямство и тиранский нрав господина, сам гетман не посмел возражать. Сказал лишь:
— И я отправлюсь с твоим высочеством.
— Твоя милость, гетман, остается здесь. Под твоей рукой самые храбрые из наших резешей будут держаться за гривы оседланных коней. При самом малом знаке опасности...
— Понимаю, государь...
— Капитан Георгицэ! Приготовь для меня и всех прочих турецкое платье!..
В темноте с бьющимися сердцами они миновали болота, камыши и добрались до осыпей. Обошли без труда турецкие пикеты и вырвались к леску. Но в самой чаще Георгицэ, как ему показалось, потерял нужное направление. Капитан полчаса провел в поисках, раздвигая запутанные ветви и ощупывая гнилые стволы. Наконец обнаружил старый дуб с тремя толстыми, склоненными ветвями; на их коре нащупал зарубки, сделанные некогда им самим. Отправившись дальше, нашли без труда и тернистые низины. Но отряд слишком долго проплутал в чаще, и, когда выехали к Сорокину оврагу, с востока
Кони вдруг навострили уши и захрапели. Навстречу по троне ехал отряд плечистых всадников.
— Кто такие и куда следуете? — хрипло крикнул передовой.
Он выехал из тени огромного тополя, и все увидели надменного старого воина в богатом тюрбане, с окладистой волнистой бородой.
— Салям-алейкум, сиятельнейший Балтаджи Мехмед-паша, — поздоровался Кантемир, осадив жеребца в трех шагах от бородатого всадника. — Счастлив встретить великого визиря непобедимой Оттоманской Порты!
Балтаджи Мехмед-паша с удивлением уставился на господаря Молдавии.
— Какие злые духи занесли тебя сюда, Кантемир-бей? — спросил он наконец.
— Соскучился по твоему сиятельству, — усмехнулся тот. — И вот...
Визирь схватился за рукоять сабли. Но увидев, что Кантемир готов выхватить свою, сдержался.
— И ты осмелишься поднять на меня клинок? — спросил он своим певучим голосом.
— Боюсь, что осмелюсь, сиятельнейший...
Воины-молдаване, плохо понимавшие их речи, молчали, словно в оцепенении. Свита визиря тоже безмолвствовала. Не каждому в жизни приходится своими ушами слышать перебранку двух властителей.
— Скажи, Кантемир-бей, — молвил великий визирь, — чем же обидели тебя мы — пресветлый султан и я, сановники наши? Зачем отплатил изменою за добро, за то, что послали тебя княжить в твою землю? За что возненавидел ты осман?
Кантемир с достоинством ответствовал:
— Турки, сиятельнейший, такие же люди, угнетенные и униженные, подобные всем народам, стонущим под нечистой пятой Османского царства. Я не поднимал оружия против турок. Я восстал против неправды и зла.
— И ты слыл у нас философом, неверный. Похвалялся, что любишь музыку осман, и обычаи наши, и историю народа моего...
Кантемир прикрыл глаза. Казалось, он перенесся снова к окну своего дворца в Стамбуле, на холме Санджакдар Йокусы. Казалось, перед ним опять стоят укрепления и храмы древнего Цареграда, Собор святой Софии... Монастырь Хора. Памятники, поставленные прославленными султанами Баязетом, Сулейманом, Ени-Джами с ее стройными минаретами... Ипподром, роскошный Саад-абад, новый дворец султана...
— Истинно так, о сиятельный. Я любил и буду впредь почитать достойными всяческой хвалы. Достойные турки всегда по праву смогут гордиться и своей прекрасной музыкой, и замечательными обычаями, и историей своего народа.
Балтаджи Мехмед-паша вздернул густые брови.
— Ты умен, Кантемир-бей, ты истинный философ. Но чего это все стоит, и твоя голова в придачу, если ты не держишь слова, если клятвы твои — пустой звук? Неужто ты забыл, что лицемерие и клятвопреступление были прокляты во все времена?
Кантемир с достоинством посмотрел на надутого спесью визиря. Теперь он не был уже беззащитным заложником стамбульского двора, которого можно было бросить на колени и заставить молить о пощаде. Теперь он был свободен, под защитой своей правды и своего меча.