У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Отведи меня на батюшкину могилку...
К обеду Георгицэ смягчился. «Есть, наверно, в ее упрямстве свой смысл», — подумал он. Да и ему следовало бы посетить последнее прибежище тестя, положить цветок. Нельзя так скоро предавать забвению близких.
Капитан позвал мастера Маню и назначил его смотрителем всего оставшегося добра. Поглядывай-де, человече, и держи ухо востро. С этого часа на тебе главная забота о сем лохматом цыганском отпрыске, и всем прочем, что у нас еще осталось. Свяжи все, что можно связать. Перетяни веревками и погрузи все, что можно еще погрузить. Раздай соседям, что успеешь раздать. Зарой в землю, что сумеешь
Тем временем цыганенок успел оседлать для них обоих коней. Георгицэ и Лина сели в седла, сотворили крестное знамение перед домом и поскакали по пыльному сельскому шляху. Сытые кони бодро вынесли их на вершину, а оттуда помчали по тропинкам, известным одному капитану.
Сильный ветер, поднявшийся ночью, не стихал. Поля и кодры Молдовы содрогались от его ярости. Деревья качали гордыми верхушками, кустарники в страхе сжались под пригорками, травы приникали к земле в ожидании более милостивой погоды. Минуло шесть или семь недель без капли дождя; земля пересохла от жажды, а буйный ветер высасывал из нее последние капли влаги. На открытых местах образовались трещины, такие широкие, что в них застревало копыто коня. Посевы пшеницы, ржи, проса и кукурузы выгорели дотла, и бедные крестьяне не могли даже семена вернуть. Листья винограда поржавели от болезней и засухи. Кое-где выросли робкие грозди, но ягоды были редкими и вялыми. Только под полой лесов да в низинах с обильными источниками зрела хлебная жатва; наливались грозди винограда, ульи обещали пасечникам мед.
На дне долинки, прозванной жителями Счастливой Губой, сделали остановку. Сошли с коней, пустили их пастись... И... растерялись. Только теперь оба заметили, что остались в одиночестве, что высокие холмы отгородили их от всего света. Взглянули друг на друга не без удивления и страха. Но порыв любви бросил их друг к другу в объятия и укрыл от всех горестей в раздолье цветов, устлавших луг.
Ветер продолжал злиться где-то вдали. Порой его голос становился похожим на вой изголодавшейся волчьей стаи. А здесь, в напоенном ароматами уголке, было тихо: здесь нашли приют истинная любовь, безграничная жажда жизни и счастья.
Положив голову на пучок незабудок, Лина вскоре уснула. Погрузилась в сладкий сон, безмятежный сон недавней девчонки. Золотисто-русые волосы разделились на мягкие прядки, прядки устроились на отдых вдоль изгибов шеи, вокруг ворота сорочки. На чистом овале лица отразились былой покой и свет. Перед Георгицэ опять была его прекрасная фея, утешение его и мечта. Капитан легко и нежно коснулся ее губами.
«Чем же порадовать ее, когда она проснется? » — спросил он себя. И обратил взор к вершине ближнего холма. По ту сторону от гребня, помнилось, раскинулся сад. Что стоило ему взобраться по тропинке и принести за пазухой несколько груш?
— Спи, милая, — шепнул он на ушко возлюбленной, — уж я-то знаю, как любишь ты спелые груши.
Быстрый конь донес его до старого сада, словно на крыльях ветра. Не сходя на землю, Георгицэ ухватился за ветку, перекинул туловище в переплетение кроны
Но в это время послышался топот многих копыт. Посмотрев вниз, Георгицэ увидел под деревом несколько турок, злорадно оскаливших зубы. Османы появились под ним так внезапно, что парень закрыл и открыл снова глаза, чтобы убедиться, что они ему не привиделись.
— Благоволи-ка спуститься, храбрый воин, — с издевкой пробасил один из пришельцев.
Георгица вздрогнул. Рука его потянулась к бедру, но ничего не нашла. Сабля вместе с поясом осталась среди цветочных зарослей Счастливой Губы, рядом со спящей Линой.
— Спускайся без страха, парень, — посоветовал второй осман, уже помягче. — Сейчас здесь должен проехать пресветлый великий визирь нашего падишаха, и вышел приказ — каждый встречный обязан поклониться его высокой милости. Поклонишься, как все, и ешь себе потом свои груши, сколько захочешь.
Пришлось капитану повиноваться. Раздвинув ветви, он спрыгнул вниз, к своему коню. Великий визирь со своей свитой был уже в нескольких шагах. Балтаджи Мехмед-паша ехал впереди всех, имея по правую руку ворника Нижней Земли Костаке Лупула. Турки, заставив Георгицэ встать на колени и склониться до земли, решили, что дело сделано, и хотели поспешить вперед по дороге, поискать других путников для поклона. К их удивлению, однако, визирь придержал коня, и раздался голос ворника:
— Ведите его сюда!
Турки толкнули капитана из-под груши к шляху. Костаке Лупул, погладив бороду, усмехнулся:
— Отстал от стаи, щенок? Или получил от хозяина, что хотел, и ищешь, к кому бы еще пристать?
— Кто он? — спросил визирь.
— Самый верный слуга нашего изменника, сиятельный. По прозвищу капитан Георгицэ Думбравэ. По повелению изменника Кантемира сей Георгицэ ездил в Московскую Землю к царю, возил ему клеветнические письма и выдал врагам немало тайн пресветлого нашего владыки султана.
Великий визирь что-то бормотнул в бороду, но никто не разобрал ни слова.
— Прикажешь посадить его в мешок, сиятельный господин? — спросил довольный Костаке Лупул.
— Не надо, — коротко бросил Балтаджи Мехмед-паша и щелкнул пальцами.
Один из турок взмахнул за спиной Георгицэ палицей, раздался тупой удар. Затем, пошевелив ногой окровавленное тело капитана, объявил:
— Готов!
Конвой продолжал путь, ведя в хвосте еще одного скакуна.
Открыв глаза, капитан Георгицэ вначале почувствовал сильную боль в темени. Потом различил лицо Лины, державшей его голову на своих коленях.
— Ты воскрес? — молвила она со слезами радости. — Совсем воскрес, бэдицэ капитанушко? Не станешь больше умирать?
Он слабо улыбнулся в ответ:
— Теперь, милая, не стану...
Дмитрий Кантемир проснулся отдохнувшим, с освеженным рассудком. После стольких изнурительных дней и ночей князь спал истинно богатырским сном. Оставив походное ложе, Кантемир вышел под ясное утреннее солнце. Войско тоже пробудилось. Солдаты лили друг другу холодную воду на шеи и спины, стряхивая сонное оцепенение. От крайних шатров, где поставили мехи царские кузнецы, доносился глухой звон молотов о наковальни.