У зла нет власти
Шрифт:
– Почему некромантов никто не любит? – в третий раз жалостливо вопросил Максимилиан.
– Выходит, нам нужна эта Швея?
– Разумеется! «…обладает свойством соединять разорванные связи, помогает в поиске пропавшего и спрятанного, лечит от беспамятства…»
– Ты думаешь, Оберон планировал свое исчезновение и специально положил закладку на нужной странице?
– «Меч, подшивающий изнанку, соединяющий ее с реальностью там, где прохудилась основа», – напомнил мне Максимилиан. Память у него была отличная – ему бы в институт поступить, учился бы играючи.
– Как-то это подозрительно… – опять начала я.
– У тебя есть лучший план?!
– Нету.
– Значит,
Я перебирала в памяти все, чему учили меня Оберон и Гарольд: лечить раны, видеть в темноте, летать, сражаться. Чувствовать опасность. Поиску волшебных мечей меня никто не учил, да и не нужен мне меч: зачем, если есть посох?
И еще один маленький червячок потихоньку грыз меня изнутри: Швея давалась в руки только магу, никогда не совершившему предательства. Что, если мы найдем «великого воина», я обращусь к нему со своей просьбой, а он возьми да ответь: нет уж, Лена Лапина! Помнишь, как ты предала Оберона, когда согласилась помочь Александру оставить Королевство, сбежать из-под власти Оберона и получить свою корону?!
Король вроде бы признал, что это было не предательство, а ошибка. Но король всегда хорошо ко мне относился. А «великий воин», может статься, не будет таким великодушным.
Максимилиан между тем расхаживал по кабинету, то и дело спотыкаясь о ножку скамейки, не замечая этого, ероша двумя руками белые волосы, бормоча себе под нос:
– Великий воин, давно покинувший этот мир… Великий воин… Надо… придется, горгона меня раздери…
– Макс, – начала я осторожно. – Можем мы обойтись…
– Не можем! – Его белые щеки лихорадочно горели, давненько я не видела его таким взбудораженным. – Сейчас же, сию минуту. Идет гроза… Это хорошо… В грозу будет легче… Только, это самое: надо зайти на кухню. Прямо сейчас.
Кухня работала, как единый очаг, все огни горели, все котлы кипели, повара едва справлялись. Среди дыма и чада меня поразило безлюдье: не хватало поварят, которые вечно бегали здесь, сбиваясь с ног, чихая от перца, плача от лука и украдкой воруя сметану. Не хватало матери Гарольда, которая была на кухне чем-то вроде доброй феи; все они уехали, и пыль на дороге осела. Тем временем в войсках продолжался обед: голодный воин ни на что не годен, особенно если ждет его, вероятно, близкая смерть. Чтобы накормить большое воинство, в замке опустошили все закрома; послезавтра, когда войско Саранчи встанет под стенами, пообедать доведется не всем.
Многие просто не доживут до обеда.
Я пыталась прогнать эту мысль, но она все лезла ко мне и лезла. Чувство обреченности – как заразная болезнь, она убивает раньше и вернее, чем стрела или меч.
Интендант принца-деспота удалился, сопровождая тележку с двумя котлами и горой свежевыпеченного хлеба на широком блюде. Грудь интенданта украшала гирлянда из сотен деревянных ложек, нанизанных на стальную цепь. Ложки звенели при каждом его шаге, и сам он выглядел важным, будто генерал. Разве этот человек чувствует себя обреченным?
Мысли мои переметнулись к принцу-деспоту. Он привел в подмогу Гарольду огромное войско – между тем, у него не было никаких причин, чтобы Гарольда любить. Никогда в жизни принц-деспот не делал ничего ради других – только ради себя, любимого. Значит ли это, что защита замка выгодна ему? Что он верит в победу?
Мы перекусили наскоро походной кашей. Мне, собственно, есть не хотелось, я вкладывала в
Допустим, принц-деспот верит в победу. Допустим, он хочет вместе с Гарольдом одолеть Саранчу, а потом украдкой убить королевского мага. А может быть, убивать и не придется – Гарольд, конечно же, будет в первых рядах сражения и может погибнуть. Тогда принц-деспот получает замок, город и власть над Королевством.
Я вспомнила дороги из виселиц, которыми принц-деспот украшал свои прежние владения. Жуткий человек, тиран, убийца, который не остановится ни перед чем, который погубит Гарольда… Но ведь тогда выходит, что Максимилиан не прав, Саранча будет остановлена у стен города, тонкий мир не разрушится, Королевство не «схлопнется», как пузырь, а будет по-прежнему существовать – пусть даже под принцем-деспотом!
Голова шла кругом от таких мыслей. Максимилиан тем временем куда-то удалился; я ковыряла ложкой в остывающей каше, когда он вернулся, бледный, с огромной бутылью, наспех обернутой лоскутком.
– Что это?
– Пошли скорее… Гарольд отдал приказ все спиртное запереть в погребах… За нарушение – карцер… Много он понимает, твой Гарольд, в тактике боевых действий.
– Это что – водка?!
– Это наливка… Ленка, на трезвую голову я к мертвякам не пойду, и не проси. А нам надо меч добывать. Да шевелись ты, сейчас старший повар обнаружит, что погреб вскрыт… Бегом, бегом!
Мне ничего не оставалось делать, как подхватить свой посох и рысцой догнать Максимилиана – ноги у него были длиннее моих, и двигался он стремительно, как летучая мышь. Закоулками, которых и я-то не знала, он выбрался через боковую дверь из замка; во дворе по-прежнему царили пыль и суета. Солдаты принца-деспота обедали в строгом порядке, сидя за длинными столами из свежих досок (когда только успели сколотить?). Ополченцы, сильно подвыпившие, развалились прямо на жухлой траве, держа миски на коленях. Кто-то дрался, кого-то разнимали, кто-то, не обращая внимания на гвалт, спал прямо тут же, на голой земле, и над разинутым ртом его кружились мухи. Я отвернулась.
– Вояки, – сказал Максимилиан с непонятным выражением.
Я обиделась:
– Люди собираются умереть за свое Королевство послезавтра на рассвете! А что они не солдаты, а лавочники, – так ведь не разбежались, не спрятались, пришли сражаться!
Не отвечая, Максимилиан ускорил шаг. Нас провожали взглядами, но никто не окликнул. Мы вышли за ворота, миновали несколько пустых, разграбленных улиц и свернули к лесу.
Быстро темнело. Гроза, по-видимому, собиралась хорошая, как в кино; в Королевстве вообще очень зрелищная погода: если уж солнце, так хочется все время улыбаться. Если ветер, так крыши срывает, а если гроза…
– Очень кстати, – пробормотал Максимилиан.
В отдалении заворчал гром. Деревья, сцепившие ветки над нашими головами, затрясли сухими шишками, как кастаньетами. В полутьме между их стволами тускло светились грибы с большими, наивными глазами на шляпках.
Я редко бывала в этом лесу. В дни, когда царствовал Оберон, здесь было светло и празднично: каждый цветок населяли волшебные существа, в каждом дупле жил лесной дух, и даже маленькие дети могли гулять по лесу без опаски. Теперь все изменилось: «тонкий» мир истончался еще больше, лес постарел, насупился, а предгрозовая темень делала его совершенно зловещим. Я поудобнее перехватила посох: будучи магом дороги, я и не в таких местах расчищала себе путь… Знать бы еще, куда мы идем.