У зоны свои законы

Жуков Вячеслав Владимирович

Теперь капитан на него прищурился.

– Очень ты грамотный, как я погляжу, – процедил он сквозь зубы.

А Прошка еще никак не отойдет от угроз Щеголя, хотя и старается испуга перед зэками не показывать.

– Иди, иди, Щеголь. Для своей задницы неприятностей ищешь? Будут, – оскалился Прошка.

– Я все равно докажу! Все докажу!

– Да пойдем мы, – заговорили зэки, понимая всю бесполезность такого выяснения отношений. Но Серега обиделся.

– Эх, вы. Вы что, не понимаете, почему сюда ссылают всех, кому вышку заменили на отсидку? Здесь же все дохнут от несчастных случаев, –

сам же и ответил Серега, воспринимая молчание зэков как недоверие к себе. – Это хорошо продуманная система. Нас уже вроде расстреливать нельзя. Помиловали! – нарочно погромче с издевкой проговорил Щеголь, чтобы капитан слышал. – Зато можно толкнуть в дробилку. Мы для них – быдло! Это же особая колония. Она для того и существует, чтоб помилованных отправлять на тот свет. Несчастный случай, и все. Все просто. И никто не станет разбираться, сам ты или нет. Ни один вор еще не вышел отсюда. Тут всем нам один приговор – несчастный случай.

Зэки силой потащили Серегу к цеху.

– Кончай базар, Щеголь! А то эти суки штрафные баллы нам насчитают. На курево не заработаем.

– Нашел перед кем распинаться!

– Так обидно же, – не унимался Серега.

– Засунь свою обиду в задницу, – прокричал вслед зэкам Прошка.

Наизов обернулся. Капитан смотрел на него. Не на горлопана Серегу, а на него.

«Кажись, зря я болтанул про прокурора. Озлобился на меня капитан», – подумал Наизов, уже входя в ворота цеха, и на душе стало как-то нехорошо.

Капитан положил руку на плечо Прошке.

– Таких надо наказывать, Проша…

– Накажем. Всех накажем, – пообещал главный сука. Капитану он ни в чем не перечил.

– Давай, Проша, займись. Не хватало, чтобы этот Щеголь нам тут бунт устроил.

– Я ему… – Прошка, не договорив, покосился на солдат. Может, не надо так при них? Не сболтнули бы лишнего…

А капитан все еще смотрел ненавидящим взглядом на ворота, куда вошли зэки. К этим людям он не питал жалости и никогда не разбирался в их правоте. Раз они попали сюда, значит, виноваты.

– Разве эту мразь когда-нибудь перевоспитаешь? – мудро рассуждал капитан. – Давить надо сволочей! Давить, как собак! – Капитан бросил на землю потухший окурок и наступил на него хромовым сапогом, показав солдатам, прапорщику и Прошке, как надо поступать с зэками.

Днем Серега Щеголь все время был на глазах. В перекур виделись, а вечером пришли с работы, Щеголя нету.

Удивление Наизова перешло в беспокойство.

– Братва, где Серега?

Ему никто не ответил, и это взбесило Наизова.

– Чего молчите? Где Серега? Кто-нибудь скажет? Или вам уже и говорить в падлу? Будан, – как бешеный заорал Наизов на маленького, худого парня, из карманников, прибывшего последним этапом. – Я спрашиваю! Отвечай, пацан!

Но Будан хоть и маленького роста, но не сробел, огрызнулся:

– Чо пристал? Я пасу, что ли, Щеголя? В медчасти он.

– Что с ним? Я же с ним недавно в курилке болтал.

– Напрасно не шуми, – сказал дежурный по бараку старик Семеныч, отмотавший по лагерям и тюрьмам большую половину своей жизни. – Разве ты не слыхал?

– Не слыхал я ничего. Говори, не тяни, что случилось?

Семеныч вздохнул и размашисто перекрестился.

– В

станок он попал. Голова поранена, и плечо раздроблено. Кровищи много потерял. Надо бы в больницу, но начальство не отпускает, боятся, прознают там. Вот лежит, помирает.

– Это его Прошка со своими суками в станок сунул, – неожиданно для самого себя сказал Будан. – Я видел.

– Кто еще видел?! – заорал на пацана Наизов, задыхаясь от гнева. Безропотные овечки! На свободе все герои! А тут каждый за свою шкуру трясется, лишь бы выжить!

– Яшка Сапог видал, – ответил Будан.

– Это кто еще такой?

– Молодой. Вместе этапом шли сюда. Он в соседнем бараке живет, – сказал Будан.

– Значит, видели и не встряли?

Будан отвел взгляд, делая вид, будто постель стелет.

Наизов, не раздеваясь, лег поверх одеяла, заложив руки под голову. В эту ночь он так и не смог заснуть. Было обидно за то, что пропадает тут. За то, что рядом такое быдло, как Будан, а стало быть, рассчитывать на таких не стоит. А жить хочется! Затосковал авторитет по свободе, опять про должок вспомнил. Не мешало бы отомстить этому Тютину.

Утром их подняли, как обычно, в шесть.

Наизов встал к своему верстаку, да только не до работы ему было. Он посмотрел по сторонам.

Зэки копошились как муравьи, собирали табуретки, кухонные столы, полки. Работали, старались. Наизову было противно на них смотреть. Рабы! А еще блатных из себя строят. Один Серега Щеголь и был человек! На него можно было положиться. А эти – чмо. Не авторитеты, а «шестерки»!

Неожиданно рядом как из-под земли вырос бригадир.

– Чего хавальник разеваешь по сторонам? – спросил он у Наизова. – Работать надо. Трудодни зарабатывать. Все стараются, а он стоит. Бригаду подводишь!

Бугор у них был тоже из сук, хотя и неплохой мужик.

– Да пошел ты!.. – не выдержал Наизов.

– Не горлопань много. Смотри, скажу мастеру! – пригрозил бригадир. Но, зная крутой характер Наизова, решил не связываться. Он всегда относился к нему настороженно и работой не загружал.

Наизов стоял, отыскивая взглядом Прошку. Этот сука всегда в цехе крутился, но сейчас его не было видно.

Неожиданно открылась дверь в бойлерную, и оттуда вышла рыжая Татьяна, толстозадая бабеха лет сорока. На фабрике она работала нормировщицей, но зэки в шутку говорили, что начальство ее держит для зэков. За определенную плату рыжая нормировщица готова была обласкать хоть черта. Зная, что конкурировать ей не с кем – на всю фабрику одна женщина, – она не очень-то следила за собой. Небрежность проявлялась во всем: в одежде, в прическе. «Пусть радуются и такому товару», – думала она каждый раз, входя в цех.

Плавной походкой, покачивая полными бедрами, она шла по цеху и улыбалась зэкам. И только Наизову ее улыбка не предназначалась.

Она боялась его смертельно.

Прошка стоял в бойлерной и не спеша застегивал штаны, похотливо улыбаясь. Он обожал полных женщин!

Наизов вошел в бойлерную и закрыл за собой дверь. Прошка стоял к нему спиной, а обернувшись, вытаращил глаза. Он побаивался Наизова, ненавидел, как всех авторитетов, и старался не встречаться с ним вот так, один на один.