У зоны свои законы
Шрифт:
Метрах в десяти стоял «КамАЗ» с цистерной в кузове. Водитель из вольнонаемных поливал из шланга заднюю часть горящей крыши. Он не ожидал, что кому-то из зэков удалось спастись, и потому на заросли бурьяна не смотрел.
Едкий черный дым клубился над пожарищем, и когда его ветром погнало на «КамАЗ», Наизов понял – медлить нельзя. Теперь дым загородил его от наблюдательной вышки. Но так будет недолго. Надо торопиться!
Наизов прополз по бурьяну к машине, с трудом вскарабкался в кузов, прижался к цистерне и минуту, может, больше, лежал без движения. Ему эта минута или две показались
Дым еще стелется, но ветер уже отгоняет его.
Быстро открыв крышку цистерны, Наизов плюхнулся в воду, впервые за этот безумный день испытывая облегчение. Обожженные руки и лицо теперь не так болели. Вода успокаивала кровоточащие раны. На всякий случай Наизов отполз от горловины подальше, если кому-то вздумается заглянуть внутрь.
На пожар сбежалось все начальство лагеря. Солдаты не могли открыть ворота, и тогда подогнали здоровенный бульдозер, облили его водой, и он с разгону проломил ворота. Но из цеха никто не вышел. На полу валялись догорающие трупы, от которых солдаты с ужасом шарахались.
Начальник лагеря, полковник Кабин, схватился за голову, увидев, что натворил огонь. Он не мог понять, какова причина возгорания, но, судя по запертым воротам, склонялся к мысли, что это акт самосожжения, за который ему придется отвечать. Хотя, с другой стороны, какому дураку захочется добровольно лезть в огонь?! Растерянный полковник приказал солдатам залить цех водой.
Когда вода в цистерне кончилась, водитель, свернув шланг, бросил его в кузов, сел в кабину и поехал на КПП.
На выезде молоденький солдат-первогодок, служака необтесанный, хотел осмотреть машину, заглянул в горловину цистерны, но полупьяный прапорщик заорал на него:
– Отставить! Некогда возиться. Вода нужна. Не задерживай!
Солдат закрыл крышку горловины.
– А ты езжай давай. Какого хрена стоишь? – рассердился прапорщик на водителя, и «КамАЗ» вылетел с территории зоны.
Проехав поселок, машина остановилась в самом его конце, возле водонапорной башни.
Водитель подтянул толстую резиновую кишку-шланг от башни к цистерне, открыл крышку и только наклонился к горловине, как оттуда появился человек с обгоревшим лицом. Кожа пузырилась, глубокие раны кровоточили. Бровей и ресниц не было на его страшном лице, сожженные веки не закрывали глаз.
Водитель даже не успел вскрикнуть. Наизов ударил его заточкой в шею, схватив за волосы, наклонил бьющуюся в судорогах голову, чтобы кровью не испачкать одежду. Заточку так и оставил в ране.
Выбравшись из цистерны, прямо в кузове переоделся в одежду водителя. «Пока все идет как надо», – подумал он весело, прикрыв обнаженный труп водителя своей одеждой.
– Теперь главное – побыстрее добраться до станции и залезть в первый попавшийся поезд. – Он рассмеялся, благодаря судьбу, что не позволила ему погибнуть, как всем, кто был в цехе.
На станции Наизову удалось незамеченным залезть на платформу, на которой под брезентом стояло какое-то оборудование. Его даже не интересовало, куда идет этот поезд, лишь бы побыстрее уехать. Он согласен голодать неделю, две – только бы уехать, потому что скоро, совсем
Успокоился он, лишь когда состав вздрогнул и платформа медленно покатила по рельсам. Он лежал под брезентом и плакал от радости.
– Прощай, Мордовия. Прощай навсегда!
Только спустя три часа, когда поезд был уже далеко от станции, обнаружили «КамАЗ» с трупом водителя в кузове.
И опять полковник Кабин схватился за голову, догадавшись, что кто-то из зэков совершил побег. В цехе сгорело сто восемнадцать человек. Но никто не знал фамилию убежавшего.
На промежуточной станции, в городе Скопине, Наизов встретил приблатненного паренька в наколках, подозвал.
– Кто тут у вас делами заправляет?
Паренек смотрел на Наизова подозрительно. На мента вроде не похож…
– Ну, Бобер заправляет. И Толик Поляк. Ребята что надо. Правда, дня три назад менты взяли Толика…
Наизов положил пареньку на плечо руку.
– Вот что, пацан, возьми тачку и отвези меня к Бобру.
Такой наглости паренек не ожидал!
– Чо-о? А может, тебя в мусарню отвезти, дядя? До хрена блатной, что ли?
Наизов схватил его за горло, сдавливая кадык. Паренек захрипел, сразу осознав, с кем имеет дело.
– Вот что, гаденыш. Мне пятьдесят три года, и почти все их я провел за решеткой!
– Я все понял. Понял, – давясь собственной слюной, прохрипел паренек.
В Москву Наизов смог приехать только через несколько лет. Был конец осени. Снега еще не было, но погода казалась отвратительной. Сыро, холодно. И Москва показалась Наизову скучной. Было больно сознавать, что за годы его отсутствия оперы здорово пощипали блатных. Кого за решетку. Кого – на кладбище. Из всех верных людей и остались: Гуня, боксер Семен и Паша Длинный. С такой бандой на выгодное дело не пойдешь, себя бы защитить. Но Семен – он работал тренером в юношеской боксерской школе – обещал подобрать из молодняка человек десять боевых ребят. А больше для начала и не надо.
У Паши Длинного была новенькая «четверка». Она очень пригодилась. Без колес никак нельзя. В Москве уже все давно схвачено другими группировками, так что решено было пока бомбить область, потрясти богатеньких да торгашей. А уж потом и свой кусок в Москве отхватить.
Наизов поселился на квартире у Гуни, недалеко от Курского вокзала. Там всегда толчется полно приезжего народа.
– Ну, с чего начнем? – спросил Гуня, истосковавшийся по деньгам. Последний год ему очень не везло. Но теперь, когда вернулся Наизов, Гуня знал – дела пойдут. С Наизовым не пропадешь. Человек он рисковый, дерзкий, вот только здоровье ему надо поправить.
– Хочу повидать дочку. Да и с женой потолковать бы не мешало.
Гуня сразу как-то замялся и отвел взгляд. И Семен с Пашей сидели молча.
– Что такое? – Наизов рассердился, к вискам подступила кровь.
– Нету твоей дочери, – сдавленно проговорил Паша Длинный и опрокинул стакан водки. А Семен с Гуней продолжали хранить молчание.
– Как это – нету? Что ты мелешь? Опьянел, что ли, совсем?
– Да ты выслушай сперва. Тебе отписали маляву, но, видать, ты уже отчалил из зоны, – сказал Гуня.