Уайклифф разрывает паутину
Шрифт:
– Кто вам там нужен?
– Лили Армитидж.
– Пройдете дальше по этой улице, на первом перекрестке свернете направо. Лили живет в третьем по счету доме.
Лили Армитидж было уже семьдесят восемь. Вместе с незамужней дочерью она жила в одном из коттеджей, что уступами располагались на склоне холма напротив часовни. Артрит почти превратил ее в калеку, но ум оставался живым, даже острым. В свое время это была, вероятно, широкая в кости, рослая женщина, но ее фигуру обезобразили возраст и болезнь, а вот черты лица казались по-прежнему
– Агнес я знала с самого детства. Мы вместе ходили в школу, но когда сна уехала в Плимут, чтобы вести хозяйство Генри, возможности общаться у нас не было. Конечно, мы обменивались поздравительными открытками на Рождество и другие праздники, но практически не виделись почти сорок лет. Потом Генри умер, она поселилась на ферме у Джейн, и я стала ее там навещать – ходила туда почти каждое воскресенье. Тогда Агнес еще была в полном порядке.
– Когда вы ходили на ферму в последний раз?
Ее дочь ушла в кухню приготовить чай, и старая леди крикнула ей:
– Когда я перестала навещать Агнес?
– В последний раз ты была у нее в январе, как раз в самые холода! – донеслось в ответ.
– Стало быть, уже семь или восемь месяцев назад. – Лили поглаживала красный бархат подлокотника своего кресла рукой, изрезанной набухшими венами. – Агнес стала странной, очень странной. Я частенько ною по поводу своего артрита, но, слава Богу, у меня хотя бы голова работает нормально! Агнес по временам переставала меня узнавать, один или два раза принимала за свою матушку… И вообще, у нее появилось много разных заскоков.
Уайклифф сидел напротив старой леди в точно таком же кресле, обитом красным бархатом. В маленькой гостиной только и было места для двух кресел, канапе и шифоньера. От включенного электрического камина в комнате стояла духота.
– Понятно, что терпение у Джейн иссякло, но все равно она сделала ужасную вещь, просто ужасную! И ведь она наверняка знала, что ее разоблачат, правда?
– Вполне может оказаться, что Агнес Рул умерла своей смертью, миссис Армитидж. Как она относилась к своей золовке? Они ладили между собой?
– До того, как Агнес помешалась, или после?
– И до и после.
Лили покачала головой.
– Трудно сказать. Обычно двум женщинам в одном доме поладить трудно, но, насколько я могла заметить, у них проблем не было. Агнес жила собственной жизнью… Я в том смысле, что у нее была своя комната, и потом, она ведь за все платила, так что никаких трений на денежной почве у них возникнуть не могло… Конечно, Джейн не самый приятный человек для житья под одной крышей…
– А после того, как Агнес повредилась умом?
– О, вот тогда-то она на Джейн и окрысилась. Такое о ней говорила!
– Например?
– Ну, всякие глупости… Что Джейн ее сглазила, что морит ее голодом, обкрадывает ее. Говорила: «Как только она все приберет к рукам,
– И вы ей верили?
– Нет! – ответила Лили с горячностью, но через секунду добавила: – Теперь я вас, по-моему, окончательно запутала.
Дочь Лили, пухленькая милая женщина лет пятидесяти (она явно больше походила на отца, чем на мать), принесла поднос с чайником, имбирными бисквитами и фарфоровым сервизом в цветочек. Поднос покрывала салфетка с кружевной отделкой.
– Это я запретила маме ходить туда, мистер Уайклифф. Она слишком расстраивалась каждый раз… Пожалуйста, наливайте себе молока, а вот сахар, если хотите…
– На что еще жаловалась Агнес?
– Говорила, что Джейн перевернула все в ее комнате вверх дном, перевесила картины…
– Так и было?
– Да Джейн просто сделала у нее в комнате генеральную уборку – и очень вовремя, скажу я вам! Естественно, она могла чуть переставить при этом мебель и поменять местами картины, – Лили вздохнула. – Однако ум Агнес уже помутился, и она не понимала этого.
Уайклифф держал блюдце с чашкой в одной руке, а ломтик корнуолльского имбирного бисквита – в другой. Дочь Лили Армитидж застенчиво примостилась на краешке канапе.
– В ваших разговорах с Агнес когда-нибудь упоминалась Хильда Клемо?
– Ох уж эта Хильда! Вот тоже горе. В наши дни плохие новости сваливаются прямо одна за другой.
– Агнес говорила вам что-нибудь о ней?
– Хильда раньше приходила ее навещать, и Агнес была рада ее видеть, потому что Хильда не чета своей родне, если вы понимаете, что я имею в виду. И Хильда вроде бы привязалась к Агнес. А та, когда умом повредилась, все повторяла: «Джейн не пускает больше Хильду ко мне». Я это часто от нее слышала. А однажды она сказала: «Вот только пусть Хильда придет, и все будет в порядке. Я ей расскажу, что здесь творится. Она-то поймет».
– И последний вопрос, миссис Армитидж. Вы знаете, кто такая Эстер Клемо? То есть, я хотел спросить, известно ли вам, кто были ее родители?
Старая леди окинула его удивленным взглядом.
– А вы не знаете? Почти любой в городке мог бы вам рассказать про ее матушку. Она была из семьи Трегенса, что жили на Пентеван-уэй.
– А кто отец?
– Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь это знал! – хрипловатый смех. – Эстер воспитывала, как теперь говорят, мать-одиночка. В наше время ничего подобного не водилось.
– Это был не Клемо?
Еще один быстрый взгляд.
– Никогда не слышала об этом.
– Как я понял, Эстер какое-то время работала в Трегеллесе, а потом Клемо ее удочерили. Почему? Ведь ей уже было шестнадцать.
Лили поджала губы.
– А вот это действительно сложный вопрос, которым многие задавались, но так и не получили ответа.
…Было уже около десяти часов вечера, когда Уайклифф пришел к Керси в «Сейнер», пропустил стаканчик на ночь, а потом поднялся на вершину холма в отель и завалился спать.