Уайтбол
Шрифт:
— А вторая личность перед смертью тоже образует свой клан?
— Нет. У нее мое имя и моя память. Незачем еще один клан.
Оба-на…
— Значит, при инициации передаются имя и память?
— Часть имени. В нее входит память.
— А что еще в нее входит?
— Часть моего имени.
Вот оно. Если отвлечься от всех этих «имен» и «частей», что останется? Память. При инициации к молодому переходит память старшего, его жизненный опыт. Вот почему малыши так резко взрослеют… И новая личность — ни что иное, как наложение интеллектуальной матрицы старшего на оригинальный
Страшно и странно. Сколько потеряли бы люди, если бы владели подобным механизмом обучения?
А с другой стороны — сколько сохранили бы?
Тогда Христо понял, почему мутанты представляют ценность независимо ни от чего. Опыт. Уникальный внутренний опыт, которого циклопы иначе не приобретут никак.
— Вторая личность может вернуться, когда я буду инициировать ребенка, — заметил двухголовый.
— Каким образом?
— Во время инициации старший забирает у младшего часть памяти.
— Тогда это получится очень глупая личность.
— Недолго. У нее будет мое имя. Имя — то же самое, что разум.
В эти философские дебри человек уже не рискнул соваться.
Прошло пять месяцев с момента побега. Обмороки участились. Начиналось все с отвратительного ощущения, будто коридор сжимается, и упругие фиолетовые «драпировки», как смирительная рубашка, опутывают человеческое тело — не двинуть ни рукой, ни ногой… Отчаяние от собственной беспомощности, затем — темнота.
Электрические «разговорчики» случившихся поблизости циклопов приводили Христо в сознание. Его обмороки, похоже, начали восприниматься, как что-то заурядное. Теперь «безумного капитана» не тащили каждый раз к машине, когда обнаруживали лежащим без движения.
Хотя в целом неназойливая опека над пришлым «фаворитом Города» продолжалась. Как-то в самом начале своей робинзонады Христо попросил принести ему лед снаружи. Больше просить не пришлось: с тех пор лед таскали регулярно. Циклопы сами следили, чтобы гора ценного сырья неподалеку от вездехода не уменьшалась.
На шестой месяц пребывания в Городе «безумный капитан» испытал приступ настоящей паники: ему почудился какой-то необычный привкус в воде. В следующий раз привкуса не было, но паника, однажды появившись, больше не отпускала. Таилась где-то на дне сознания, ожидая случая снова вылезти наружу.
Пищевой рацион человек продолжал урезать от раза к разу — теперь уже почти равнодушно, не задумываясь. Подташнивало все время, но есть не хотелось.
…Чуть ли не каждую ночь ему снился сон, впервые увиденный давным-давно на Луне: будто корабль стартует с планеты. Стартует сам по себе, без отмашки и против воли капитана. А на планете, у подножия огромного освещенного конуса остаются стоять люди без шлемов… Эта картинка и раньше снилась Христо неоднократно, каждый раз «провожающих» становилось больше. Каждый раз капитан пытался совладать с управлением, вернуться на поверхность, забрать экипаж. Но корабль улетал, а толпа оставалась внизу, у подножия муравейника. Теперь уже толпа, сосчитать трудно…
Однажды,
Следующую неделю он сидел в вездеходе безвылазно, воюя с насморком. А когда справился с болезнью, на него свалилась еще одна неприятность: в машине отказала система регенерации воздуха.
Приступ паники на некоторое время отключил соображалку: человек лихорадочно выпускал в салон кислород из запасных баллонов скафандра, опустошая их один за другим… Через какое-то время паника отступила. Опять спряталась на дно сознания, оставив человека полностью обессиленным.
Дышалось в жилом отсеке нормально, но спать Христо решил в скафандре, побоявшись не проснуться утром. С этого дня он так и спал — в скафандре.
Кислородная установка теперь работала на износ.
А что если завтра-послезавтра она тоже откажет?..
Замучившись тащить собственные страхи в одиночку, Христо отправился в гости к двухголовому циклопу и вывалил на него всю безнадегу своего положения. Вывалил, не слишком подбирая слова: все едино не поймет ни черта. Просто нужно было выговориться.
Но главное мутант понял:
— Ты скоро умрешь.
— Да.
— Почему ты не хочешь вернуться в свой Город. Умирать нужно в своем Городе.
Христо опешил — не от постановки вопроса, а от самого вопроса. Циклопы крайне редко что-то спрашивали, обычно у них на все был готовый ответ. Конструкторы «переводчика» даже поленились сымитировать вопросительные интонации…
— Я не могу вернуться в свой Город, — ответил Христо. — Меня уже не существует для сородичей, понимаешь?
— Ты так видишь, — заметил двухголовый. — Это неправильно.
— Что же мне делать?
— Увидеть другое.
— Как это?
— Просто. Увидеть другое и дотронуться до Города.
Да, у них это, похоже, действительно просто.
— Мне нечем дотрагиваться. У тебя есть специальное щупальце, а у меня — нет.
— Можно дотронуться рабочим щупальцем. Или глазом. Так труднее, проще… — в наушниках послышался шум: переводчик не нашел эквивалента произнесенному термину.
— … если оно утеряно, — продолжил циклоп, — пока не отрастет — нужно обращаться к Городу другими частями тела. Трудно. Я не пробовал.
У Христо вдруг что-то щелкнуло в мозгу. Какая-то штучка, отключающая здравый смысл. Он приложил ладонь к стене Города, и, собрав все имеющиеся чувства, мысленно попросил: «Спаси меня». Ответа не было.
Двухголовый молча наблюдал. Христо еще раз повторил попытку: «Спаси…»
И еще раз повторил…
Наконец, человек осознал бредовость собственных действий. Чуть не расхохотался: с таким же успехом кастрат может пытаться сделать ребенка. Здесь чистая физиология, а я лезу в какие-то лирико-философские эмпиреи… «Просите — и дано вам будет…»