Уайтбол
Шрифт:
— Не надо, Митя.
— Да что — не надо. Ты вот еще — «Большое видится на расстоянии»… Вошел в образ тридцать с лишним лет назад, никак не выйдешь. Мог он этим своим интуитивно-бессознательным поведением развязать звездную войну? Конечно, мог. Действовал топорно, по-идиотски — как умел, так и действовал. И ты это знаешь, и все это знают. Ситуация требовала моментальных решений, а руководство молчало. Делало вид, что думает, и тянуло время. Поскольку за собственные задницы переживало больше, чем за межрасовый контакт и человеческую цивилизацию.
— Ну, знаешь. Розовский твой сам виноват. Устроил бурю в стакане.
— Ничего себе стакан! Ты совсем оциклопел и забыл, как люди мыслят. Эх, ты, Чужой, блин.
Вынул трубку и добавил:
— А насчет пропагандистских штучек, Миша… Как вы сказали? глянцевые ярлыки? Да, есть такое. Только при чем здесь капитан Ведов? Вы же не думаете, что он сам эти ярлыки рисовал. Вот я некоторым образом поучаствовал. И Ри, кстати, тоже, хотя об этом мало кто знает… А Христо, если уж на то пошло, вообще не понимал ни сути, ни плюсов идейных разборок. Можете смеяться, но в некоторых отношениях кэп действительно был недалек от нимба.
— Ладно. Извините, что затеял этот разговор. В конце концов, люди сами виноваты, что их кормят враньем и пошлятиной. Спрос определяет предложение.
Геолог будто и не слышал моих извинений:
— Молодые тогда были. Воспринимали это, как азартную игру: руководство — слово, мы в ответ — десять. Мол, время все расставит по своим местам. А им — что времени, что руководству — начхать на наши игры. Глупо. Чего добились? Приключений на собственную задницу и двусмысленной славы — капитану и экипажу… Желтизны, блин.
— Перестань, Митя.
— Да что — перестань, разве не правда? Вон как вышло — мальчишки плюются.
«Мальчишку» я предпочел пропустить мимо ушей. Ни малейшего желания обмениваться любезностями с этим странным человеком больше не было. Понятно, почему в его случае не требуется адаптация перед первой вылазкой: ему терять нечего. И я тоже хорош. На кой черт поднял эту идиотскую тему? Как вчера на свет родился. Младенцу же известно: говорить с солдатами о войне — один хрен, что по минному полю шляться…
Все сегодня странное. Странный день, странный вечер, и разговор тоже — каждый о своем.
— Н-да, — произнес биофизик после некоторого молчания. — У каждого времени свои актуальные потребности. Нынче впору писать разоблачительную статью «Этот желтый Ганимед».
— Кому она сейчас нужна, — буркнул Стрельцов. — Хороша ложка к обеду.
— В те годы была необходима совсем другая ложка, тебе это прекрасно известно. И жалеешь ты лишь
Но геолог уже не слушал — вытаращенными глазами смотрел в сторону зоны уайтбол:
— Ччерт… ну и ни фига себе!..
Все посмотрели туда же. Ччерт… ну и ни фига себе!..
Кони безмятежно бродили по склону сумасшедшей горы, по границе бледного туманного пятна. А прямо посередине этого пятна висел Ганимед. Радиусом в несколько метров, вид с орбиты, точь-в-точь как на самой известной фоторепродукции, только…
… канареечно-желтого цвета.
— Уайтбол начинает меня пугать, — тихо сказала Саша.
— Чем? — спросил Ри.
— Как ты предложил назвать разоблачительную статью. Две минуты назад. Уже забыл? Ты забыл, а он нарисовал.
— Боже мой, — спокойно ответил биофизик. — Что здесь нового? Мы же вчера целый вечер обсуждали подобные… проекции.
— Вчера речь шла о проекторе в сотню душ. А сегодня нас только четверо.
— Полагаю, размеры «проектора» не так уж важны. По аналогии с Городами циклопов. Колония постоянно общается с одиночками. Нет такого яркого эффекта, как в коллективном случае — однако же, есть какой-то эффект. Тебе ли этого не знать.
Да, верно. Пуля прошивает зеркало в галлюцинации Вика — пуля прошивает зеркало по-настоящему… вот и природа таинственных закономерностей.
— Давай обойдемся без паники, — сказал Ри. — Ничто не ново под луной, вспомни об этом.
Саша промолчала. Некоторое время все глядели на иллюзорную планету. Потом ее контуры потихоньку начали размываться. Изображение бледнело, пока, в конце концов, не растаяло совсем. На горе остались только лошадки, спокойные и невозмутимые, как наш биофизик.
— Ладно, — вздохнул Стрельцов. — Пора разбредаться по домам.
Я обернулся к нему:
— Насчет завтрашнего дня. Я так понял, расписание опять переигралось. Кто с вами идет?
— Вы. Готовьтесь завтра таскать камушки за пожилым человеком, — ехидно ответил геолог.
— Да, Миша, и не поминай всуе имя капитана. Чтоб, неровен час, не подраться с пожилым человеком прямо в зоне аномалии, — улыбнулся биофизик.
— Я его там бить не буду. Подожду до возвращения, — с ухмылкой пообещал Стрельцов.
Помолчал и — уже серьезно — добавил:
— Миша, извините мой давешний срыв. Вы вот ненавидите лапшу из учебников истории. А я ненавижу саму историю. За то, что после нас ничего не остается. Кроме пошлости.
— Давай книгу напишем, — вдруг предложил Ри.
— Какую книгу? — не понял Стрельцов.
— О первой ганимедской. Глазами очевидцев. Что терять — в наши-то годы?
— Ты это серьезно?
— Вполне. Понемногу, по несколько страниц в неделю — не справимся разве? Можно списаться еще с кем-нибудь из наших, кто жив. Можно старую переписку поднять. Ты же хочешь восстановить историческую справедливость?