Убейте прохожего!
Шрифт:
– Ну и чем тут можно вытереть? – Романов, подталкиваемый в спину напирающей сзади толпой, вышел на середину кабинета. – Я, по крайней мере, пока не вижу.
Обойдя Романова, Коновалов поднял жалюзи. Постоял немного и сел за стол. Открыл ящики, закрыл их, поморщился, откинулся на спинку кресла и задумался.
– Что за дурацкий кабинет, – сказал он, – ни книжек тебе, ни папок, ни бумаг…
Виктор подтвердил: все документы, папки и бумаги после смерти хозяина были вывезены в город. А книги хранятся в библиотеке.
– Чего
Не успела Анечка в ответ проныть первое слово из намеченного плача, как Коновалов грохнул кулаком по столу и посоветовал ей даже думать забыть устраивать при нем концерты.
– Я еще раз повторяю вопрос: чем вы стерли отпечатки пальцев с ножа и бокалов? Вы меня поняли? Чем?!
Удивительно, но Анечка его поняла. Застыв на полуслове, она согласно кивнула. Собралась с силами и ответила, что не помнит.
– Не помните или не стирали?
Анечка проглотила комок в горле. Смахнула со щеки слезинку и, видимо, поняв, что отрицать дальше – глупо, призналась в том, что не стирала отпечатков.
– Замечательно! – Коновалов громко и фальшиво рассмеялся. Покачал головой и спросил: может, она еще скажет, что никого не убивала.
Я затаил дыхание. Если сейчас Анечка ответит, что убивала, то в этом случае, по-видимому, придется, признать, что Коновалов ошибался, связав убийство Константина со смертью Виолетты и завещанием дяди Толи. Если же ответит: нет, то тогда…
«То тогда, – подумал я, – Коновалов убьет ее саму!»
Анечка опустила глаза и, как мне показалось: с облегчением выдохнула:
– Простите меня. Я совсем запуталась… Я не хотела никому причинять неприятностей, правда. Я солгала вам…
Коновалов еще раз грохнул кулаком по столу. Грязно выругался, а потом добавил, что специально для таких, как она, в уголовном кодексе существует статья двести девяносто четыре, в которой говорится о том, что воспрепятствование производству предварительного расследования карается арестом.
– Ты хотела в тюрьме посидеть? Так я тебе устрою! Полгода хватит? Рядом со своей тетей Катей, чтобы вам скучно не было!
Анечка всхлипнула. Сказала: не надо тетю Катю.
– Почему лгала? – не унимался Коновалов. – Кого покрывала?
– Никого.
– Тогда для чего наговаривала на себя? Или, может, все-таки это ты убила?
– Нет, не я.
– А кто? Кто убил? Знаешь?
Анечка не сказала: нет. Из последних сил, сдерживаясь, чтобы снова не разреветься, она закусила губу и часто заморгала длинными ресницами.
– Ну! – приподнявшись над столом, крикнул Коновалов.
Повернувшись в сторону Рыльского, Анечка вопросительно посмотрела на него. Рыльский жалобно, как-то уж совсем некрасиво скривил губы и покачал головой из стороны в сторону.
– Что?! Что?! – глядя на них, заорал Коновалов.
– А то, – сказал Максим Валерьянович, – что надо
– Каких еще свидетелей?!
– Екатерину Николаевну! А ведь она, хоть и иносказательно, но указала на убийцу!
Коновалов, а вслед за ней и сама бабушка, ахнули: когда!
А я сразу понял: когда. Тогда, когда она поведала о том, что поправляла мою постель. Я мысленно постучал себя кулаком по лбу и посетовал на то, что утром, занеся в нашу с ней комнату вещи, решил секундочку поваляться на кровати.
– Екатерина Николаевна сказала, что была в спальне и поправляла постель Игоря, – добивал меня Рыльский, – в то время, когда он, по его собственным словам, в это время лежал на ней!
А бабушка опять ничего не поняла. Вскочила на ноги и закричала, что это она убила Константина, она и никто другой.
– Игорь спал! Я клянусь вам: он спал! Вы посмотрите, у него даже водолазка надета задом наперед!
Я посмотрел на рукав: водолазка действительно была надета наизнанку.
– Ну, конечно! – Коновалов улыбнулся: нехорошо улыбнулся, недобро, а потом спросил меня: где я был сегодня с трех и до пяти часов дня. – Надеюсь, – добавил он, – о том, что ты спал, мы говорить больше не будем?
«А о чем мы будем говорить?» – хотелось спросить его. О том, что с трех до пяти я прятался, как вор, таился, боялся, что меня увидят и услышат? Или о том, что я с детства привык считать себя порядочным человеком, что самоуважение значит для меня не меньше, чем для Виктора состояние его банковского счета? «Пусть у меня нет денег, пусть мою „копейку“ не видать из окна лимузина, зато я, в отличие от многих, порядочен и честен!» А теперь? Что теперь мне сказать себе?
«В общем, как ни крути, – подумал я, – но отвечать на проклятый раскольниковский вопрос: „Тварь ли я дрожащая или право имею?“ – придется… Итак, кто я: тварь или право имею?»
– Мне скрывать нечего, – сказал я. – С трех до пяти часов дня я занимался тем, что убивал Константина Худобина.
– Игорь! – взвыла бабушка. – Что ты делаешь?
– Причиной убийства явилась личная неприязнь, а также грубость с его стороны. В общем, я не сдержался и ударил его первым попавшимся под руку предметом – ножом. Теперь, естественно, раскаиваюсь в содеянном и прошу меня простить.
– Ну вот и хорошо, что раскаиваешься! – Выйдя из-за стола, Коновалов положил мне руку на плечо. – Хорошо. А я уж, грешным делом, думал, упираться начнешь! Чем отпечатки стёр?
– Бумажной салфеткой.
– Где она?
– Порвал и выбросил в унитаз.
– Это ты убил свою тетку?
– Никакая она мне не тетка!
– Хорошо, поставим вопрос по-другому. Это ты убил Виолетту Худобину?
– Нет.
– Я еще раз спрашиваю: ты?
– Нет.
– Ну, хорошо, – Коновалов убрал руку с моего плеча и отошел в сторону. – Об этом мы с тобой еще поговорим. Позже.