Убить, чтобы воскреснуть
Шрифт:
— Как это? — сквозь пересохшее вдруг горло выдавил Герман.
— Да так… — тяжело вздохнул Кирилл, уставясь в пол, на котором тоже валялись рисунки. На одном из них отчетливо отпечатался грязный след башмака. — Я теперь дома сижу, — проговорил не поднимая головы. — Когда все случилось, мне не до фирмы стало. Сам понимаешь… Упустил кучу заказов, да и вообще… как-то невмоготу стало тащить на себе трудовой коллектив. Плюнул на все. Теперь вот работаю по договору с одним крупным издательством, делаю для них художественное редактирование, цветоделение. Иногда частным образом ко мне приходят —
Кирилл бубнил на одной ноте, но это не раздражало Германа. Ему как раз нужно было время собраться, чтобы завести невыносимый разговор. Отсрочка пришлась очень кстати, но в конце концов он задал свой первый вопрос:
— Лада тебя боится, потому что считает, будто ты в чем-то виноват?
Кирилл содрогнулся, и Герман понял, как ужасно прозвучали эти слова. Попытался их исправить:
— Я имею в виду, может, ты чего-то недосмотрел, как-то… ну…
— Меня в это время вообще в Москве не было, — перебил Кирилл. — Я в Питере был, на международной книжной выставке. Так что если кто-то чего-то недосмотрел, то одна твоя драгоценная сестрица. Мы Дашеньку в школу в Москву возили — не во Внукове же ей было учиться! После школы Лада ее встречала, а тут не успела с работы. У ее «Ауди» двигатель заглох. Пока она пыталась завести, пока ловила такси, Дашенька ее не дождалась. Лада приехала в школу, а там никого. Девочка сама отправилась домой. Уж не знаю, почему… Лада клялась, что у них был железный уговор: ждать. Нет, ушла. Потом детей спрашивали, учителей — никто ничего не знал. Очевидно, сама решила доехать на электричке: Киевский вокзал недалеко от школы. Ну, и попалась…
Герман выдохнул сквозь зубы, какое-то время молчал. Потом начал спрашивать снова:
— Так что Лада?
— Лада? Лада с ума сошла, ты разве не знаешь? — буднично ответил Кирилл, наливая по третьей.
Мгновение Герман смотрел на него, подавляя желание выхватить бутылку и обрушить на голову зятя, но ограничился только тем, что отодвинул стопки:
— По-моему, тебе хватит, уже заговариваться начал.
— Ничего я не заговариваюсь, — так же спокойно сказал Кирилл и достал из шкафа два стакана. — И не твое дело судить, хватит мне или нет. Ты зря ко мне пришел, ничего толком не разузнав, никого не увидев. Теперь все, что я ни скажу, тебя на уши ставить будет, потому что ты меня всегда ненавидел, и тебе охота думать, будто это я во всем виноват.
Пораженный этим на диво логичным замечанием, Герман уставился на зятя, словно видел его впервые. Правда… во всем виноват Кирилл! Все всегда из-за него. Если бы Лада не вышла за него замуж…
— Нашли тех, кто это сделал?
Кирилл пожал плечами:
— Можно сказать и так.
— Что-о?! — выдохнул Герман. — Что ты несешь? Нашли тех, кто убил девочку, я тебя спрашиваю? Ты что, не можешь сказать просто — да или нет?!
Он чудом успел увернуться от выплеснутой ему в лицо водки.
— А ты на меня не ори! — срываясь на хрип, выкрикнул Кирилл. — Пришел тут права качать… Что, больно тебе, больно, да? Но уже полгода с тех пор прошло. Теперь уже… не так.
Он схватил полный стакан, опрокинул в себя, отер ладонью рот.
—
Герман зажмурился, чтобы не видеть этого искаженного лица, а за ним — другого…
Кирилл затих так же внезапно, как взорвался. Повозился на диване, потом опять послышалось бульканье.
— Ты пей, — пробормотал вяло. — Я пью — и ты пей. Не бойся, не опьянеешь. На тех бутылках, что я выбрасываю, все окрестные бомжи живут, а меня водка все не берет. Врач сказал, это как-то называется, какая-то антиалкогольная абстиненция, что ли… Ну скажи, как называется, ты ведь тоже доктор!
Герман пожал плечами. Может, и доктор. Он сейчас ничего о себе толком не знал, не помнил…
Поднялся, тяжело опираясь о диван; зашаркал в прихожую. Точно так же недавно шаркал по квартире и Кирилл.
— Ты спросил, поймали тех… — донеслось вялое, заплетающееся. — Двух поймали. Хотя их было трое. Эти так просто… на васаре стояли, что называется. Все сделал третий, Хинган его кличка. Сначала, когда тех парней только взяли, они все валили на него. Но через несколько допросов вдруг разом переменили показания и приняли вину на себя. Следователь обрадовался, быстренько передал дело в суд. Одному дали восемь, другому — пять лет в колонии общего режима.
— А почему не расстрел? — обернулся Герман.
— Характеризуются по месту учебы положительно, — ухмыльнулся Кирилл, спихивая с дивана картинки и вытягиваясь во весь рост. — Адвокаты постарались. Версия такая, что они нашли ее уже мертвую, ну и… все с ней делали потом. Экспертиза это подтвердила. Слушай, ты захлопни дверь, а то я что-то…
Кирилл не договорил: хрипло засопел, потом всхрапнул раз и другой…
Герман метнулся в комнату, занес кулак над вялым, безвольным, расплывшимся лицом, но трясущиеся руки опустились.
Мертвец. Перед ним мертвец. Бить Кирилла — все равно, что бить мертвого. Над Дашенькой издевались уже над мертвой…
Может, кому-то от этого легче. Наверное, наверное! Предсмертные муки дочери не застят взор Лады и Кирилла. Но отчего-то ведь она умерла! Что-то ведь остановило биение маленького сердечка, что-то наполнило кровью рот!
Кирилл, почему же ты не нашел того, кто это сделал, почему не расправился с ним? Почему не наполнил запекшейся, мертвой кровью егорот?
Герман споткнулся, ударился лбом о косяк и взвыл от боли. Прихожая плясала вокруг него так, что стало страшно: стены вот-вот навалятся и раздавят.
Шарахнулся на лестницу, но тут дело пошло еще хуже: ступеньки выскальзывали из-под ног. Кое-как, повисая на перилах, Герман спустился на пол-этажа, а потом просто катился до самой двери подъезда. Она его тоже возненавидела — так дала по спине, что зарылся носом в землю. Боль чуть отрезвила, но лишь на миг. Хмель, сгущенный горем, достал, наконец. Сознание меркло, и меркнул мир вокруг.