Убить Хемингуэя
Шрифт:
Ханна рассвирепела, теперь все пошло насмарку – все время считала, что у нее все хорошо, а оказалось, что она обречена.
Хватая ртом воздух, Ханна попыталась вспомнить, что нужно делать, если у плода ягодичное предлежание, как дать им обоим шанс на выживание.
Ханна знала, что даже в присутствии врача роды при ягодичном предлежании крайне опасны. Чаще всего делают кесарево сечение – операцию, которую Ханна при всем желании не могла сама себе сделать, даже если бы имела соответствующую подготовку.
Был еще один вариант. Она могла дать ребенку больше простора, разрезав себя от влагалища
Было бы хоть немного легче, если бы этот ребенок был у нее не первым.
Но это не имело значения, поскольку это был первый ребенок, она была одна, ребенок лежал в ней попкой вперед. Скорее всего, и она, и ребенок умрут медленной смертью. Если бы только ребенок повернулся вниз головкой, Ханна была почти уверена, что справилась бы сама, точно так же, как делали другие женщины столетия до нее.
Но ее ребенок лежал неправильно.
Крошечные ножки младенца были прижаты к его маленькому сплющенному личику. Возможно, даже вероятно, что пуповина тоже располагалась неправильно, что она обмоталась вокруг тоненькой шейки ребенка.
Шейки ее уже мертвого ребенка.
Мертвого.
Смерть.
Ненайденная страна, которую Папа пытался найти едва ли не с рождения. Ханна относилась к этому вопросу иначе: наверняка лучше жить в надежде, чем прибыть в пункт назначения. Папа флиртовал со смертью с немногословной пылкостью. Ханна этой пылкости не разделяла. Она была в ужасе, что может умереть в одиночестве, рядом со своим крошечным мертвым ребенком, находившимся наполовину снаружи, наполовину внутри матери.
Пресвятая Богородица, до чего же больно.
Может быть, ребенок уже умер, причем некоторое время назад.
Конечно. Разумеется, ребенок мертв.
К этому привело все, что я делала до этого момента. Все, что только возможно, я делала неправильно, и все указывало на то, что ребенок мертв, готовило меня к этому.
Вообще-то, это все стечение обстоятельств и дикое невезение, уверила себя Ханна. Все зависит от величины головки и достаточно широкой тазобедренной кости – значительно более широкой, чем у подружки Кэтрин Баркли [38] или у той индианки из рассказа Папы, чей трусливый муж перерезал себе горло, потому что не мог слышать жуткие крики жены при родах.
38
Кэтрин Баркли – героиня романа Хемингуэя «Прощай, оружие!».
Ханна думала об этих неприятных вещах, одновременно читая обрывки молитв и вспоминая подзабытую инструкцию, которую она когда-то просматривала.
Она все еще хрипло звала на помощь, но голос уже стал еле слышным, не громче шепота.
Она продолжала напоминать себе, что следует дышать и тужиться, тужиться сильнее, чтобы помочь ее крошечному ребенку пробиться через родовой канал неправильной стороной вперед. Помоги ребенку выбраться, начать дышать и жить.Потуги должны совпадать с высшими точками
Тут инстинктивно Ханна сунула ладонь внутрь себя. Она почувствовала, как рвется кожа, которую она некоторое время назад хотела разрезать, и мельком подумала, во что ей обойдется потом эта невольная, но Богом посланная спасительная эпизиотомия.
Ханна подсунула ладонь под ягодицы ребенка, обхватила узенькие бедра и протащила его через свою изуродованную и пульсирующую вагину и дальше, вон из своего тела.
Вот так.
Вот так.
Вот так.
Ханна не могла сказать, как долго это продолжалось: ее крики без голоса, но одновременно мягкое выталкивание хрупкого ребенка из тела его измученной матери.
Теперь осталось только достать головку, скорее всего, мертвого ребенка – наиболее опасный маневр во всей этой безнадежной эпопее.
Мэри Хемингуэй, по крайней мере, была дарована благодать быть без сознания во время мучений в Вайоминге.
Ханна вынуждена встречать свою смерть одна, с открытыми глазами, и она холодела от ужаса такой перспективы.
Теперь должен был наступить короткий момент, в которой ей дано будет узнать, пройдет ли головка ребенка через ее тазовый пояс.
Если этого не случится, Ханне придется сделать последний кровавый шаг и попытаться спасти себя: она может сунуть руку глубже во влагалище, сломать основание черепа ребенка и вытащить его из себя.
Такой поступок может либо спасти Ханну, либо приблизить ее конец из-за обильного кровотечения.
Пожалуйста, милый, милый Боженька, не заставляй делать этот выбор. Добрый Боженька, не вынуждай меня выбирать, потому что я не смогу этого сделать, и мы оба обязательно умрем.
Пожалуйста, Отец Небесный.
Пожалуйста, пожалуйста.
Пусть все будет хорошо.
Пожалуйста, я уже не могу терпеть боль и не хочу, чтобы было больно ребенку.
И тут внезапно все произошло.
Снова зовя на помощь, Ханна отодвинула в сторону пуповину и сняла слизистую пленку с лица ее ребенка – с лица ее дочери, – для этого немного приподняв ножки, чтобы легче было избавиться от пленки. Девочка задергала крошечными ножками, и тут Ханна услышала хриплый, сердитый крик. Она вытерла лицо и тело ребенка простыней и осторожно положила свою дочь на одеяло в ящик комода.
Осталось совсем немного,утешала себя Ханна, гордясь тем, что сумела зайти так далеко, но все еще ужасаясь при мысли, что ее не найдут вовремя. Возможно, она будет лежать здесь много дней рядом с замерзшим от холодного ветра из окна ребенком, мать которого будет разлагаться, лежа рядом (у Ханны открылось сильное кровотечение).
Ханна снова застонала, пытаясь позвать на помощь, выбросив последнюю окровавленную и обгоревшую книгу в окно. Ей показалось, что в отдалении она слышит вой сирен. Она бросила на подоконник окровавленные простыни, которые теперь наполовину свешивались вниз.