Убить Кукловода
Шрифт:
И чем ему, спрашивается, люди отплатили? О-о, много чем! Целыми народами обращались в христианство, понастроили храмов, изукрасили их картинами с изображением Распятого, наизусть заучивали Библию… А толку? Разве прибавилось от этого в мире добра, тепла или света? Разве люди стали мудрее, чище, лучше? Странствуя, Агасфер насмотрелся такого, что при одной мысли об этом злорадно ухмылялся. Во всём христианском мире лилась кровь. Люди бесконечно воевали, жгли замки, деревни и города, резали друг друга за деньги, за кусок земли, за женщину, и никакая Библия не могла их остановить. Да что Библия! Не было
Конечно, это было приятно. Однако не такой – нет, не такой! – мести требовала душа вечного странника. Часто, не в силах заснуть, ворочаясь с боку на бок на каком-нибудь постоялом дворе, он представлял: вот он совершил такое, что Иисус, этот Бог, ужаснулся, и совсем по-человечески проклял тот час, когда связался с Агасфером… В такие минуты сердце бешено колотилось в груди, становилось жарко, и Агасфер заранее испытывал острое наслаждение, перед которым самое вкусное блюдо или самая искусная пылкая женщина – ничто, пустяк. Дело оставалось за малым: понять, что именно необходимо совершить, какой нанести удар. Найти самое больное место Распятого…
Однажды (это было в галльском городишке Нивен) Агасфер стоял на площади посреди ревущей толпы горожан, морщился от осенней сырости и смотрел, как в огне корчится женщина, уличённая в колдовстве. Неподалёку священник в грязной рясе, с крестом в обнимку, бормотал молитву; палач деловито подбрасывал в костёр дрова; языки пламени с весёлым потрескиванием выжигали остатки жизни из обугленного женского тела…
И вдруг Агасфера осенило.
Он даже замер, боясь движением или дыханием спугнуть неожиданную мысль.
Потом он засмеялся, задрал бороду, и возбуждённо крикнул в низкое серое небо:
– Ты пострадал за людей? Ты любишь их? Ты хотел их спасти?
И уже спокойно добавил, глядя на последние судороги ведьмы:
– А я их – погублю.
Чтобы сражаться с Богом, надо иметь силу, равную божественной. Мыслимо ли такое для человека?
Но Агасфер уже давным-давно не был обычным человеком. В минуты горькой иронии он именовал себя порождением Божьим. И разве не был он прав, если бессмертием его наказал сам Иисус Христос?
Но это – как посмотреть. Можно произнести слово «наказал». А можно другое: «наделил». С некоторых пор Агасфер начал смутно ощущать, что бессмертие – мука его и проклятье – таит в себе некие возможности для борьбы с Христом.
Было время, когда, желая отомстить Распятому, он страстно призывал на помощь дьявола. И – ничего. Лукавый так и не откликнулся на горячий призыв того, кто мог бы стать его самым верным союзником. Из этого разочарованный Агасфер сделал единственный возможный вывод: идея Сатаны – ложная. Всё зло, которое только есть на земле, заключено в самих людях. Многовековые странствия и наблюдения лишь укрепили Агасфера в этой мысли.
Но почему тогда столь живучи легенды о дьяволе? С течением времени Агасфер нашёл ответ. С одной стороны, эти легенды порождала церковь: они великолепно оправдывали её существование
…Это было, когда он жил в затерянной африканской деревне. Его окружили величайшим почётом. Негры падали перед ним на колени, а шаман, он же вождь племени, испуганный небывалой живучестью Агасфера, откровенно трепетал перед седым светлокожим пришельцем. Агасфер быстро овладел нетрудным языком туземцев. Их быт выглядел таким же примитивным, как и наречие, и складывался из одних лишь забот о пропитании. Мужчины охотились на зверей, ловили рыбу, собирали плоды. Их женщины, кроме нехитрого хозяйства, занимались воспитанием детей.
А духовную жизнь племени, которое насчитывало человек двести, цепко держал в своих руках шаман. Агасфер с интересом наблюдал, как этот язычник совершает свадебные или похоронные обряды и приносит жертвы своим богам, выпрашивая удачу на охоте. Раз в неделю он собирал мужчин в большой хижине и устраивал ритуальные танцы. Его помощник ритмично бил колотушкой в огромный бубен с туго натянутой кожей – сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Шаман сопровождал удары пронзительным песнопением. Негры двигались в такт глухим ударам колотушки. Они приплясывали, дёргались из стороны в сторону, размахивали руками и в полный голос подпевали шаману. А тот на глазах у всех постепенно впадал в неистовство. Его лицо, бешено гримасничая, наводило ужас.
Ритмичные удары колотушки, песня, танец – всё вместе приводило собравшихся в странное состояние. Когда звук бубна неожиданно обрывался, кто-то застывал на месте с отвисшей челюстью и бессмысленным взглядом, кто-то падал на грязный пол хижины, содрогаясь в конвульсиях. В наступившей тишине тяжело дышащий шаман, воздев руки, начинал вещать. Он объявлял волю богов, он прорицал, он хвалил одних и грозил суровым наказанием другим. Люди слушали его с тупым выражением на лицах – покорные, безвольные, испуганные. Казалось, начни шаман их сейчас убивать по очереди, никто и пальцем не шевельнёт, чтобы спастись.
Довелось Агасферу видеть и другое. Один из охотников, по имени Мбебе, отказался уступить шаману в наложницы свою невесту, самую красивую девушку племени. Бунт в этой маленькой деревне был делом неслыханным. Четыре воина силой привели юношу к шаману. Тот приказал, чтобы Мбебе привязали к дереву. Агасфер видел, как шаман, подойдя к парню, долго, пристально глядел ему в глаза, и при этом вполголоса произносил какие-то слова. Потом он погладил Мбебе по голове, задержав руку на затылке. Юноша пронзительно вскрикнул и обмяк. Его развязали, облили водой; он пришёл в себя, но… это был уже другой человек. Он жил, как во сне, и безучастно выполнял всё, что ему приказывал шаман. Когда тот на глазах у Мбебе насиловал его рыдающую невесту, парень равнодушно смотрел в сторону…