Убить Марко Поло (рассказы)
Шрифт:
– Давай, давай, Рува, - сказала Полина.
– Доброе утро. Садись, ешь. У тебя есть бензин? Подбрось меня до работы.
– Ну, конечно, - сказал Рувим.
– Одевайся быстрей. У меня сегодня дел выше головы.
Начался новый день, очередной.
ЗЮНя
К животному миру Зюня Кантор из вишневого города Сороки относился без любви: могут ужалить, могут укусить или пырнуть рогом. Среди домашних животных он отдавал несомненное предпочтение свинье, ее филейной части.
После победы свободы и плюрализма в 91-м году дела Зюни пошли неплохо: он был работящий человек. Торговля красным кирпичом пришлась ему по вкусу, для перевозки товара он купил битый грузовичок. Предприятие раскручивалось, вскоре во дворе Зюниного дома появился большой военный грузовик, приобретенный
Да и при коммуняках Зюня никогда не сох от голода и жажды, разве что на зоне, где провел всего-навсего полтора года - детский срок. "Крупную аферу с севрюгой мне по ходу дела переквалифицировали на мелкое жульничество с тюлькой", - с улыбкой на молодом лице вспоминал потом пострадавший. Такое искривление действительности обошлось в хорошую копеечку, но оно того стоило: выйдя на свободу, Зюня быстро поднялся на ноги, хотя рыбные склады с тех пор старательно обходил стороной.
Все было бы хорошо, просто замечательно, если б не Зюнина жена по имени Ривка - девушка из хорошей семьи. Эта Ривка, пока глава семьи сидел в лагере за колючкой, познакомилась с учителем географии из Бендер и переехала к нему жить. Зюня согласился на заочный развод при одном непременном условии: сын Боря, по домашнему прозвищу Буги, вернется из Бендер к отцу, как только тот исправится в местах заключения и воротится восвояси. Ривка, плача и рыдая, сдалась, честный учитель тоже не настаивал и палок в колеса не ставил, а может, и рад был такому повороту любовного дела.
Время ходко шло, клацая селезенкой, и Зюнин отпрыск приблизился вплотную к тринадцати годам - важному возрасту для евреев.
– Что ты хочешь на бармицвэ?
– спросил Зюня у сына.
– Я хочу в цирк, - сказал Буги.
– Ну хорошо, - сказал Зюня.
– Мы пойдем в цирк.
В город Сороки цирк-шапито приехал пять дней назад и давал представления на площади около Центрального рынка, за кинотеатром "Полет". Народ охотно шел поглазеть на заезжих артистов, первые три дня палатка ломилась от зрителей, хотя цирк был довольно-таки захудалый: костяк труппы составлял боа-удав с укротительницей Люсей, осел Миша, силач Галкин, фокусник Альперович и лилипут Дмитрий Семенович. Роль клоуна исполнял по совместительству администратор по фамилии Кондор, по имени Леопольд Моисеевич, а билеты продавала тетя Паша, упомянутая в афише как Бородатая женщина с Уральских почему-то гор.
В тот день, о котором здесь пойдет речь, случилось непоправимое: администратор Кондор, направлявшийся прогулочным шагом из гостиницы в шапито, в двух шагах от цирковой палатки попал под машину. В больнице, куда его доставила "Скорая", никаких надежд по поводу состояния раненого не питали: опутанный, как космонавт, трубками и проводами, Кондор лежал в коме. Тетя Паша, наблюдавшая из своего скворечника за наездом во всех его деталях, была направлена циркачами в больницу и теперь проливала слезы над умирающим. Слезы эти были совершенно искренни: все дела цирка вел Кондор, он один, без него совершенно было неведомо, куда податься, что делать ближайшим утром и где брать деньги на корм и на прокорм. Понятно само собой, что никаких документов, кроме липовых, администратор не признавал и тем более не держал под рукой. В его
Продажу билетов, однако, не следовало прерывать ни при каких обстоятельствах, и в скворечник, подменяя бородатую тетю Пашу с Уральских гор, втиснулась укротительница Люся, уже готовая к выходу на манеж - вся в блестках, тюле и кожзаменителе. Но никто - ни тетя Паша, ни дородная Люся, ни фокусник, ни лилипут Дмитрий Семенович не могли подменить Кондора в его роли клоуна. А без клоуна что за цирк? Смех один... И даже силач Галкин отдавал себе отчет в том, что сорочинцы, охотно совмещавшие поход на культурное мероприятие с распитием спиртных напитков, из-за отсутствия клоуна могли прийти в большое возбуждение и потребовать деньги назад.
До начала представления оставалось четверть часа, магнитофон с усилителем уже заиграл туш, и лампочки над входом замигали, но никому из артистов и в голову не приходило, чем и как заполнить пробел в программе: Кондор оказался незаменим.
Главный сюрприз к тринадцатилетию сына Зюня держал про запас: через неделю после бармицвэ был назначен отъезд в Израиль на ПМЖ. Отъезд намечался уже давно, но всё что-то мешало и задерживало: то аппендицит двоюродной сестры, то новая партия кирпича. Да и спешить, по существу, было некуда...
Но историческая родина манила фикусами и пальмами, почти все евреи уже уехали из Сорок, и Зюня нервничал: он не любил стоять последним. Срок пришел, пора было укладываться.
В Израиле Зюня хотел сделаться миллионером. Скажи он об этом в открытую несколько лет назад, еще до посадки, и ему, пожалуй, влепили бы пару-тройку лишних годков: в советские времена скромность предписывалась человеку законом, а миллион и скромность никак не умещались в одной тарелке. А сегодня в Сороках вряд ли отыскался хотя бы один завалящий господин, который сломя голову не побежал бы за миллионом. Как, каким образом удастся в Израиле заработать миллион, Зюня точно не знал, но это его не смущало ничуть: было бы желание, а средства для его достижения всегда отыщутся. Так или иначе, но последние дни в отечестве Зюня решил провести весело и с размахом, чтоб было, что вспомнить.
К шапито Зюня с Буги подошли за полчаса до начала представления. Унылый еврей в индийском тюрбане со звездой объяснял негустой толпе у входа, что начало откладывается на двадцать минут: готовят змею-боа. Это было понятно публике - как же можно выпускать боа без подготовки! Ведь она и тяпнуть может, и проглотить... Зюня обрадовался задержке: где это видано, чтоб в цирк идти на сухую глотку! А так можно забежать в буфет.
В прибазарном буфете было людно и приятно. Буги получил жестянку пепси-колы и пирожное, Зюня проглотил бокал шампанского с коньяком пополам. Вечер хорошо начинался. Публика в буфете подобралась однородная: папы, ожидающие начала циркового представления, пили водку и терпеливо жевали бутерброды с обветренной краснорыбицей. Легкие разговоры над столами и стойкой имели направленный характер:
– Начальника ихнего грузовик сшиб.
– Никакой не грузовик, а Колька сшиб Носенко на жигуленке. Я точно знаю! Колька сшиб и в совхоз уехал, к брату.
– При чем тут начальник? Фокусник же русским языком говорит: змея заболела.
– Ну да, заболела! Ей Славка Корзун в поилку налил пол-литра, она пьяная валяется. Славку знаете Корзуна? С третьей подстанции?
Эту новость приняли с сомнением:
– У змеи поилки нету, она воду вообще не употребляет, если хочешь знать.
Интеллигенция держалась особняком, пила коньяк, говорила о том же, но вполголоса:
– Жулики эти гастролеры, фармазоны. Тут дети, а они начало передвигают.
– Всё украли, поэтому передвигают. Они что - хуже других?
– Как бы траур не объявили: администратор-то при смерти или уже всё, кто его знает...
Буги тянул отца за рукав, ему надоело сидеть в буфете. Зюня прикидывал: взять еще бокал или хватит пока? Решил выпить стопку перцовки. Буги следил за действиями отца нетерпеливо, но с пониманием. Потом вдруг все загалдели, поднялись скопом и потянулись к выходу.