Убить отступника
Шрифт:
– Может и так.
Больше темы убийства Александр Дмитриевич не касался. Разговоры свелись к погоде. Еще древние приметили: если собеседникам нечего сказать друг другу, они обычно говорят о погоде.
Едва дверь за Голевским закрылась, полковник саркастично усмехнулся, подошел к банке с тарантулом и постучал по стеклу.
– Не спишь, аспид? – ласково проворковал Журавлев.
Паук не шелохнулся.
– Видал, чудище, какие люди бывают? Глупейшие. Тоже мне представитель Следственного комитета. Кто вы, месье Голевский? Агент третьего отделения? Слишком вы, месье шпион, любите
Журавлев снова постучал – паук шевельнулся. Довольная усмешка мелькнула на губах полковника.
– Так-то. Я всегда прав. Ну, спи, мой родненький, спи, мой хорошенький. Силы нам еще понадобятся…
Паук стал хаотично ползать по дну банки. И зачем его потревожили? Для какой цели?
От Журавлева капитан прямиком направился к Мухину.
Мичман встретил товарища весьма гостеприимно. Предложил ему выпить, и Голевский не отказался. Выпили по первой, по второй, третьей. Разговорились. Гвардейца-моряка потянуло на политические рассуждения.
– Как удивительно случилось! К мечам рванулись наши руки, и лишь оковы обрели!.. – сокрушенно продекламировал известные строки Мухин. – М-да-а… И все же мы могли победить, Голевский. Могли! Да-с! Ежели бы Розен и Бистром были чуточку решительнее, то Финляндский и Егерские полки были бы с нами. Ежели бы Якубович с Булатовым не струсили, ах, ежели бы кавалергарды поддержали нас… Эх, ежели бы все выступили одновременно, смело и решительно, то Николашке наступила бы амба.
– Да, ежели бы да кабы. Это уже далекое прошлое, Федор. Для какой такой надобности его следует ворошить, я не понимаю вовсе. Нравится заниматься самобичеванием?
– Хочется, Саша, хочется. Ах, порой как хочется – просто сил нет! До боли, до хруста, до крови желаю возвращения прошлого. Недаром нас называют людьми четырнадцатого декабря. Для нас никогда не наступит пятнадцатое. Хоть и пройдет десять, пятнадцать, тридцать лет.
Голевский с сочувствием посмотрел на товарища.
– Хочется? Ну, раз хочется, то силь ву пле. Только пятнадцатое декабря уже давно наступило – лет шесть назад. Как не горько нам это осознавать… Федя, я вот что желал бы тебя спросить. Есть одна жуткая тайна, которую я должен разгадать…
– Какая же?
– Знаешь, когда я сидел в каземате в Петропавловской крепости, то от многих наших товарищей слышал, что якобы Милорадовича убил отнюдь не Каховский, а совсем другой человек.
– Не Каховский? Вполне возможно. Я, правда, далече стоял от Милорадовича. Но поговаривают, в него стреляли двое. По крайней мере, я слышал два выстрела. Они прозвучали почти одновременно. Утверждают, что Каховский не стоял в каре, а скрывался среди толпы зевак. Оттуда он и подкрался к губернатору… А тот, что стрелял вторым, находился среди нас, революционеров. Понимаешь?
– Да, загадка.
– Еще какая.
Мухин налил себе водки.
– Тебе налить? – спросил он Голевского.
– Нет, больше не буду, да и тебе не советую. Вам, сударь, уже достаточно.
– Ах, отстань, Саша. Я лечу. Душу и тело. А теперь слушай внимательнее.
– И на обломках самовластья напишут наши имена. Понятно.
– Да ты не смейся, Голевский. Я тоже сначала подумал, что он бредит. Но он стал говорить о тысячах смелых людей. И что меж них много высокопоставленных людей. Какая-та тайная организация, какой-то союз.
– Союз? Вот это уже интересно. Рассказывай.
– Михаил призывал меня вступить в сей союз. Обмолвился, что имеется некая таинственная заимка в ста верстах от города, и коли я соглашусь стать под знамена этой организации, они меня уведут в город Солнца и примут как родного брата. В общем, подарят мне свободу.
– Город Солнца? Это весьма любопытно. И где же сия таинственная заимка находится?
– Не знаю, он не успел рассказать – заснул. А засим как-то времени не было поговорить с ним. И вдруг случилась его неожиданная смерть. Тогда, ежели честно, я не поверил рассказу. А теперь, кажется, верю. Я полагаю, что такой город в тайге существует. И заимка имеется. Стало быть, Боташев знал этих таежных людей или держал связь с ними через кого-то. Кто они – повстанцы, разбойники, беглые каторжники? Кто же их знает. Говорят, что Михаила убили какие-то каторжники. То есть свои. Я этого не исключаю.
– Я тоже этого не исключаю.
– Твой интерес к этому делу мне понятен, Александр. Ты неспроста приехал в Белояр. Не надо отпираться. Я вижу, как ты самым тщательнейшим образом расследуешь сие дело. Так? Только дурак набитый может думать, что ты прибыл сюда, в эту дикую глухомань, лишь по просьбе старого князя Боташева. Тебя сюда отправляли совсем другие люди, а не князь, и эти люди занимают важные государственные посты. Просто так из Петербурга не приедет сюда инкогнито, гвардейский офицер. Там… – Мухин принял таинственный вид и показал пальцем наверх, – делу Боташева придают серьезное значение. И убийцы нашего товарища весьма интересуют столичных высокопоставленных людей и рассматриваются ими как серьезные противники. Сие верно?
– Может и так, а может и не так, – уклончиво ответил капитан.
Губы мичмана тронула легкая усмешка.
– Увиливаешь. Ну-ну. Дело твое. Неужели ты, Александр, перешел в стан к нашим политическим врагам, неужели ты поменял свои убеждения?
– Если я и поменял убеждения, то в лучшую сторону. Главное, что цель у меня осталась прежней – благоденствие, могущество и благополучие моей отчизны. И я все сделаю для того, чтобы моя страна процветала и была свободной и просвещенной.
– Ладно, это твое дело, Александр, можешь ничего не говорить об истинной цели твоей миссии, я не настаиваю. Я давно тебя знаю как порядочного и благородного человека. И знаю, что любовь твоя к родине безгранична. И коли ты приехал сюда и что-то предпринимаешь – значит, сие во благо России. А я тебе в том окажу посильную помощь, не сомневайся, мой бесценный товарищ.