Убить Сталина
Шрифт:
— Быстро вы берете в оборот. Даже продохнуть не даете, — сдержанно пожаловался Маврин.
— Что поделаешь, по-другому нельзя — война!
Вышли из номера. Маврин закрыл ключом дверь и заторопился за быстро идущим Грейфе. Он вдруг обратил внимание на то, что коридоры в этот час были пустынными. В таких делах не бывает случайностей, не исключено, что его опекуны позаботились и о том, чтобы они дошли до машины без свидетелей.
Водитель — плотный коренастый молодой мужчина в форме унтершарфюрера, которого звали Курт, — изобразил нечто подобное улыбке при появлении Грейфе и любезно распахнул перед ним переднюю дверцу, после чего так же предупредительно впустил
Машина тронулась. Курт аккуратно выехал на дорогу, не забывая при этом пропускать пешеходов.
— Я думаю, излишне будет говорить о том, чтобы вы ни с кем не вступали в контакт. У вас будет отдельная палата.
— Разумеется.
Водитель, притормозив на светофоре, пропустил молодую пару. Маврин невольно задержал взгляд на мужчине, интересно, почему он не на фронте? Может, тоже состоит в штате СД?
Водитель невозмутимо смотрел прямо перед собой, старательно делая вид, что не слышит разговора.
— Обещаю вам хорошую кухню, так что на поправку вы пойдете быстро. Сейчас вы пообщаетесь с врачом, он вам расскажет, как будет проходить операция.
— Хорошо, господин оберштурмбаннфюрер, я все понял.
— Да, и еще вот что… Вам нужно будет пройти еще один кратковременный курс в разведшколе. Но это после…
— В какой именно?
— У Редлиха.
— Вот оно как…
Грейфе невольно усмехнулся:
— Не хмурьтесь, вы будете обучаться по индивидуальной программе, так что это не займет много времени.
Глава 24 ВЫПУСКНОЙ ЭКЗАМЕН В РАЗВЕДШКОЛЕ
Главное, чему учили Маврина в школе Редлиха, так это стрелять из любого положения. Стрелять без промаха, выполняя при этом всевозможные подкрутки и прыжки. Уже через месяц интенсивных занятий из-за многочисленных падений Петр перестал воспринимать боль. Приближался выпускной экзамен. Обычно, как говорили, Редлих к этому дню готовил коварные сюрпризы, что будет на этот раз?
В этот день, как и обычно, должны были состояться стрельбы на полигоне, но после утренней проверки ворота школы отворились, и на территорию въехало два крытых грузовика. Истошно забрехали собаки, восприимчивые на чужой запах, принесенный с воли. И только когда откинулись тенты грузовиков, стало ясно — кузова были битком набиты очередной партией русских пленных.
А вот это что-то новенькое! Подошел взвод эсэсовцев со сторожевыми собаками, обступив грузовики, они терпеливо дожидались команды.
— Открывай! — распорядился Редлих.
Один за другим на асфальт повыпрыгивали военнопленные. В одинаковых выцветших гимнастерках без знаков различия они выглядели обезличенными, отличаясь друг от друга разве что ростом и цветом волос. Осатаневшие собаки рвали поводки, злобно скалились. По пороху, въевшемуся в поры кожи, было понятно, что красноармейцы недавно прибыли с фронта. Их выдавали и дерзкие взгляды, которые они украдкой бросали на обступивших эсэсовцев, — вот он, враг, рядом, до него можно дотянуться даже голыми руками!
Русские активисты, чья шеренга стояла неподалеку, только усмехались: поживут в лагерях на одной воде, так все их мысли будут только об одном — чтобы выжить в среде подобных и раздобыть кусок хлеба.
— Построились! — громко распорядился Редлих.
Команда была исполнена. Прибывшая толпа военнопленных вытянулась в длинную шеренгу и уныло застыла.
Собаки присмирели. Слышалось лишь только их злобное утробное урчание, реакция на запах — смесь крови, пота и всепрожигающих флюидов ненависти и страха,
Две шеренги бывших красноармейцев, разделенные между собой строем эсэсовцев, держащих за поводки ощетинившихся собак, молча изучали друг друга. Солдаты одной армии, оказавшиеся врагами. Вот она, ненависть, воплощенная в зримой форме. Два материка, поделенные глубоководными впадинами. Две непримиримые стихии, такие же разные, как огонь и вода, сотворенные природой не столько для равновесия вселенной, сколько для того, чтобы уничтожать друг друга.
Повернувшись к военнопленным, Роман Редлих громко заговорил хорошо поставленным голосом:
— Перед вами самые дерзкие и самые боеспособные военнопленные, каких нам удалось разыскать. Некоторые из них имеют по две-три попытки побега из концлагерей. Они хорошие солдаты. Единственный их грех заключается в том, что они не желают служить великой Германии. Их можно было бы расстрелять сразу. Но мы решили поступить с ними гуманно. Мы дадим им шанс остаться в живых. И предоставим свободу каждому, кто справится со своей задачей. Сейчас вы разделены на две группы, в первой наши будущие выпускники, а во второй — военнопленные. Задача каждой группы заключается в том, чтобы захватить блиндаж противника. Для вас, товарищи курсанты, это будет выпускной экзамен… Да, чуть не забыл, все вы будете вооружены пистолетами, отличие между вами будет заключаться лишь в количестве патронов. У курсантов будет две обоймы, а у военнопленных всего лишь одна! Вопросы имеются? — обвел он строй курсантов долгим взглядом и, не дождавшись ответа, удовлетворенно скомандовал: — Разойтись! Готовься к бою.
Место для экзамена было выбрано на равнине между отрогами гор, поросших густым еловым лесом. Перерытая траншеями равнина таила в себе опасность. Впереди в двух километрах за холмом был устроен блиндаж, в котором господин оберштурмбаннфюрер Редлих предполагал ставить отметки о зачете. Вот, правда, дойти до него суждено было далеко не каждому.
Тихо. Оно и понятно, все-таки не линия фронта, а далекий тыл. Только вдалеке незлобиво и больше от скуки брехала собака. Тявкнет разок — и вновь устанавливается заповедная тишина. Еще одно напоминание о том, что они здесь не одни. Огромную территорию со всех сторон окружал отряд эсэсовцев с собаками. Для них это тоже своеобразный экзамен и возможность проверить своих псов в действии. Без погони они застаиваются. Лагерь для военнопленных находился по соседству, и не проходило недели, чтобы кто-нибудь из них не ударялся в бега. Порой сами эсэсовцы провоцировали их на побег, воспринимая предстоящую погоню как увеселительную забаву.
Где-то вдалеке прозвучало подряд два пистолетных выстрела, а в ответ им раздалась короткая гавкающая автоматная очередь. И опять тишина. Наверняка кто-нибудь из беглецов пытался преодолеть кордон и напоролся на пулю. Рядом с Петром, выглядывая из-за бруствера, затаился сержант со смешной фамилией Побегайло — невзрачный тип со светло-желтой шевелюрой, незаметный, осторожный, себе на уме, каким и должен быть крестьянский сын. За время обучения в разведшколе Петр не перемолвился с ним и двумя десятками фраз. Наверняка парень мыслил обзавестись большим хозяйством где-нибудь на юге России, вот только путь ко всему этому лежал через разведывательно-диверсионную школу. В классах он ничем особенно не выделялся, от него так и веяло апатией и скукой. Зато сейчас, оказавшись на природе, в родной стихии, он представлял собой злой сгусток энергии.