Убить волка
Шрифт:
Воины и полководцы в северном гарнизоне знали Чан Гэна в лицо, поэтому один за другим выступали вперед, приветствуя его. Ли Фэна же из них никто прежде не видел, поэтому они решили, что этот хорошо одетый господин с благородными манерами — гражданский чиновник, и уважительно обращались к нему «Ваше Превосходительство».
Братья Ли вынужденно притворялись, что хорошо ладят, но на самом деле были чужими друг другу людьми. Сейчас же они плечом к плечу стояли на городской стене и между ними невозможно было уловить ни малейшего сходства. Отношения
Ли Фэн внезапно сообщил Чан Гэну:
— Хань Ци должен вернуться после полудня. Можешь передать это дяде, пусть поручит кому-то из своих доверенных лиц с этим разобраться.
Чан Гэн не стал его расспрашивать. Казалось, ему было совершенно неинтересно. Он коротко ответил:
— Слушаюсь.
Ли Фэн удивился:
— Даже не спрашиваешь, куда мы отправили Хань Ци?
Чан Гэн посмотрел вниз на обломки каменной стены и, чуть помедлив, произнес:
— Уже некоторое время я вместе с министерством финансов занимаюсь распределением цзылюцзиня и припасов для армии. Недавно я нашел несколько подозрительных поставок цзылюцзиня для императорского дворца, сделанных в последние годы... Но возможно, это происходило по личному распоряжению брата-императора.
Как только Император Лунань услышал его слова, то сразу понял, что Чан Гэн имеет в виду его личные запасы цзылюцзиня.
Ли Фэн смущенно признался:
— От ворот Дэшэнмэнь [10] ведет тайный ход к саду Цзинхуа. Мы поручили Хань Ци с его людьми выйти из города и открыть частное хранилище топлива в саду Цзинхуа. Там... Кхм, где-то около шестидесяти тысяч цзинь [11] цзылюцзиня, распределить который у нас все никак не доходили руки... Не стоит заострять на этом внимание. Придворные и без того встревожены. Если им станет известно о тайном ходе, то это еще больше смутит их умы.
Чан Гэн совершенно не удивился его признанию, но кивнул — похоже, Ли Фэн выложил ему все карты.
И это своенравный Император Лунань, который скорее предпочел быть похороненным под девятью воротами городской стены, чем потерять страну и унизиться, признав себя чьим-то подданным.
Повисла тишина — им больше нечего было друг другу сказать. На самом деле в происходившем не было ничего нового. За исключением пустых вежливых слов, когда Чан Гэн воздавал почести Императору, или дворцовых дел, братья Ли не имели общих тем для разговора.
Ли Фэн спросил:
— Сколько тебе было, когда ты впервые встретил дядю?
Чан Гэн ответил:
— ... Двенадцать лет.
Ли Фэн промычал в ответ.
— Он не женат и большую часть времени проводил, командуя войсками на северо-западе. Быть может, не так уж хорошо он о тебе и заботился?
У Чан Гэна слегка дернулся глаз.
— Ничего подобного. Он по-настоящему внимательный человек.
Ли Фэн прищурился, глядя на мрачные небеса, и вспомнил, что в юности тоже был привязан к Гу Юню. В детстве он иногда ревновал к нему своего отца-императора из-за того, что тот относился к Гу Юню добрее
Когда-то он думал, что его юношеская привязанность останется с ним на всю жизнь.
Но прошло чуть больше десяти лет, и смотрите, как все переменилось.
— А-Минь, — сказал Ли Фэн. — Если столица падет, то я отрекусь от трона в твою пользу. Возьмешь с собой наложниц и чиновников, затем, передвигаясь через тайный ход, перенесешь столицу в Лоян и постепенно будешь планировать, как вернуть страну. Однажды наступит день, когда все мы снова встретимся.
Чан Гэн наконец поднял на своего правителя взгляд.
— Если такой день действительно наступит, — глядя вдаль, продолжил Ли Фэн, — то тебе не обязательно возвращать трон наследному принцу. Достаточно будет того, что ты позаботишься о том, чтобы твоим племянникам было, где жить.
Чуть помедлив, Чан Гэн ответил совершенно равнодушным тоном:
— Ваше Величество, пока рано для подобных речей. Все еще не настолько плохо.
Глядя на младшего брата, Ли Фэн внезапно вспомнил слова своей тетки [12].
Когда он был еще ребенком, она учила его, что все северные варварки настоящие чудовища. Они умело применяют яды, способны околдовать человека и в будущем могут дать жизнь чудовищам, которые опозорят драгоценную кровь правителей Великой Лян.
Затем, много лет спустя, Аньдинхоу вернул во дворец четвертого принца, считавшегося давно потерянным. Поскольку таково было последнее желание прошлого Императора и в знак старой дружбы, Ли Фэн позволил ему остаться. К тому же затраты на его содержание были минимальными — поэтому Император даже не обратил на это внимания. В конце концов, как говорится — с глаз долой, из сердца вон.
С удивлением Император Лунань осознал, что совершенно не понимает стоявшего рядом с ним молодого человека.
Тот стойко воспринял и национальное бедствие, и полчища врагов, даже предложение стать верховным правителем не тронуло его сердце. Одежды его были поношенными и рукава немного истрепались, но Яньбэй-ван не спешил менять наряд на новый.
Прочитать его намерения было сложнее, чем у настоятеля Ляо Чи из храма Хуго. Он ничем не интересовался, словно ничто на свете его не трогало.
Ли Фэн собирался было открыть рот, когда Чжу-коротенькие-ножки напомнил:
— Ваше Величество, пора возвращаться во дворец.
Ли Фэн успокоился, отдал меч стоявшим рядом офицерам, молча потрепал Чан Гэна по плечу, и удалился, напоследок бросив на юношу короткий взгляд.
После ухода Ли Фэна, покрытый пылью с головы до ног монах поднялся наверх — это был Ляо Жань.
Все монахи из храма Хуго укрылись в городе, в том числе их настоятель, который каждый день читал сутры за благополучие народа. Вечером Ляо Жань втайне послал своих людей, чтобы проверить все окружение Ли Фэна.
Чан Гэн перевел на него взгляд.