Убить волка
Шрифт:
На протяжении нескольких месяцев армию Запада замедляли засады Гу Юня, а затем на их пути встали девять ворот городской стены и противовоздушная сеть. Каждый день иностранцы расходовали непомерное количество топлива, но поскольку все усилия не приносили результата, их терпение наконец иссякло. Ведь они прибыли сюда издалека и больше десяти лет потратили на подготовку к этой войне.
Чан Гэн схватил Ляо Жаня и быстро сказал:
— Послушай, шпион никак не может быть дворцовым слугой. Мы несколько раз проверили все окружение Ли Фэна. Если императоры из прошлых династий
Помолчав, Чан Гэн добавил:
— ... Известие о том, что Хань Ци покинул дворец, переполошило весь императорский двор. Все решили, что Император хочет сбежать, но Ли Фэн успокоил их тем, что Хань Ци скоро вернется. Только тогда правитель решился раскрыть мне тайну. Он даже подумывает отречься от престола в мою пользу.
Монах потрясенно на него уставился.
Чан Гэн пробормотал:
— В мирное время мой брат привык не доверять военным генералам, разве прислушается он к советам гражданских чиновников, когда идет война? Кто же шпион? Кто еще это может быть?
Руки Ляо Жаня невольно потянулись к буддийским четкам, но остановились на полпути и задрожали. Его глаза, подобные цветам лотоса [1], что прежде выдавали в нём мудрого монаха, сейчас совершенно переменились, а лицо исказилось и побледнело как у покойника.
Чан Гэн мрачно на него посмотрел и сказал, четко проговаривая каждое слово:
— На западном пригороде располагается храм Хуго.
Внезапно совсем близко прогремел взрыв, и их обоих отбросило ударной волной. Чан Гэн с трудом поднялся на ноги; его немного пошатывало. Буддистские четки на шее монаха порвались, и старые деревянные бусины рассыпались в багровой пыли, что закрыла весь мир.
Чан Гэн схватил Ляо Жаня за край одежд, помогая подняться, но тот с трудом держался на ногах и едва не упал снова.
— Поднимайся! Если мы сейчас же не разберемся с этим, все будет кончено!
Ляо Жань покачал головой. Он много лет практиковал учение Будды и полагал, что успел повидать всю скорбь и радость этого мира. Только сейчас он понял, что их великое учение [2] на самом деле лишь даровало иллюзию уверенности в собственной праведности.
Чан Гэн подтолкнул Ляо Жаня в спину и увидел страх на его бледном лице.
— Я не боюсь кармы. Справлюсь как-нибудь. Прошу мастера не пытаться встать на пути и не винить меня.
Возмездие настигло Чан Гэна ещё в детстве, и после этого его не пугали ни восьмая ступень ада [3], ни мир смертных.
Чан Гэн сообщил:
— Одолжу людей у моего ифу.
Стоявший неподвижно Ляо Жань заметил, что Его Высочество сделал особый жест в его сторону: оттопырил большой палец руки и слегка отпустил его. От этого движения широкий рукав парадных одежд взметнулся, и украшавшая его кайма блеснула, словно серебристый дракон на поверхности реки.
...В мирное время мы спокойно наслаждаемся рыбалкой, земледелием, чтением и странствуем по цзянху.
Ляо Жань сложил вместе дрожащие ладони и низко поклонился Чан Гэну.
...Если
Таково было учение Линьюань.
Чан Гэн тихо рассмеялся:
— Фальшивый монах.
После чего он развернулся и направился к воротам.
У Ляо Жаня неожиданно слезы хлынули из глаз.
Если бы в мире никто не страдал, то никто бы не верил в богов и Будду.
Уцелевшие Чёрные Орлы поднялись в небо. Всю оставшуюся в его распоряжении скудную огневую мощь Гу Юнь сосредоточил вдоль крепостной стены, ведя непрерывный обстрел. Отряды в тяжелой броне стояли у городских ворот, ожидая приказа.
Впервые Чан Гэн увидел Гу Юня в тяжелой броне вместо легкой. Его бескровное лицо казалось особенно бледным на фоне черной брони.
Когда стража доложила о прибытии Яньбэй-вана, Гу Юнь обернулся и на лице его отразилось невероятное страдание, какого он не испытывал, даже когда лекари доставали стрелу. Он быстрым шагом подошел к Чан Гэну и рукой в металлической перчатке сжал его предплечье.
— Зачем ты вернулся?
— А ты как думаешь? — спросил Чан Гэн. — Армия Запада теряет терпение. Что ты планируешь предпринять?
Гу Юнь промолчал, лишь потащил его прочь с городской стены. Его ответ был ясен без слов: «Что еще остается делать? Только защищать столицу до конца».
— Смерть командующего императорской гвардией Ханя не была случайностью. В окружение Ли Фэна затесался предатель, — сказал Чан Гэн. — Прошу ифу выделить мне отряд солдат, чтобы я избавил нас от скрытой угрозы. Иначе боюсь, что наши враги и их шпион в столице объединят усилия и скоро захватят город...
— Чан Гэн, — в голосе Гу Юня не осталось ни капли привычной игривости: — Ваше Высочество, я дам отряд солдат, чтобы они сопроводили вас. Вы должны позаботиться о себе. Только больше не возвращайтесь обратно.
Даже если шпион не сумеет связаться со своими хозяевами, то город вскоре неизбежно падет.
Чан Гэн приподнял брови; у него возникло предчувствие, что Гу Юнь не просто так усылает его прочь.
Позади них загрохотали орудия — тяжелая артиллерия иностранцев открыла огонь по крепостной стене. На протяжении нескольких сотен лет она оставалась неприступной. Городские ворота содрогнулись, и обшарпанная наружная стена осыпалась, и стал виден отлитый из чёрного чугуна внутренний каркас и соединяющие его шестеренки. Она напоминала лицо с содранной кожей, обнажившее жуткую алую плоть.
С неба упал сбитый Черный Орёл с оторванной головой. Облаченный в тяжелую броню Гу Юнь сгреб Чан Гэна в объятия, защищая его от удара. Стена рушилась, камни летели во все стороны. В ушах звенело от грохота щебенки, стучавшей по железной броне.
Они стояли настолько близко, что чувствовали дыхание друг друга. Поскольку Чан Гэн теперь намеренно старался избегать двусмысленных ситуаций, вряд ли этому моменту суждено будет повториться. Дыхание Гу Юня обжигало, как крутой кипяток. Чан Гэн забеспокоился, не началась ли у него лихорадка, но взгляд его ифу оставался острым и ясным.