Убийца с лицом ребенка
Шрифт:
– Вы оба – идиоты, – прошипел Скоморох и разыскал одну из бумаг на столе. – Вот объяснительная Снаткина. «Это деньги мои, – пишет он своей рукой. – Это цена акций моей жены. Мы продали их Аркадию Кеосаяну за сто тысяч долларов. Он может это подтвердить.» Кто такой Кеосаян?
– Я вызвал его завтра на допрос, – пояснил Горпищенко. – Аркадий Кеосаян – совладелец титанового завода.
– Вот с него и начнем, – решительно сказал майор. – А с микрокамерой поступим таким образом. Изымем ее, посмотрим и если она нам не нужна, утопим в Южном Буге. Если там что-то будет полезное, оформим все необходимые бумаги и приобщим к делу как доказательство. – Про объяснительную я знаю, – оправдательно пояснил следователь, – Сам отбирал. Но почему он открыто об этом говорит с адвокатом? Если камеру ставили специальные органы, откуда он знает, что его вели и записывали… Слишком все как-то туманно. Мы ее не ставили, вы ее не ставили. Кто же, кроме Снаткина, мог ее поставить? Чувствую, что эта микрокамера нужна нам, как геморрой.
– Почему же тогда Перман это не сказал сразу? – удивился коллега Василия Васильевича. – А начал нести пургу?
– Ни Снаткина, ни его жида-адвоката я не выпущу, – просто и убедительно сказал Скоморох. – У меня есть свои простые методы ведения дела. Эти методы укладываются в четкое определение —параллельная реальность.
– Иголки под ногти? – подколол майора Горпищенко.
– Боже упаси, – перекрестился Скоморох. – Я никогда в своей жизни не бил подследственных. Я богобоязненый человек. И поскольку я верю в Бога, они сами чистосердечно все рассказывают, раскаиваются в содеянном и видят во мне искупителя своих грехов. Поэтому, если все окажется так, как говорит Снаткин, нам придется искать в этой цепочке самое слабое звено. Цепочка эта состоит из посредника, взяткодателя Кеосаяна, взяткополучателя Снаткина и его душеприказчика Альберта Кемельмана.
– А при чем здесь Кеосаян? – спросил следователь. – Даже, если выяснится, что он передавал деньги за акции. Этот факт подтвердится, скажем, договором купли-продажи. И что? Где тут взятка или служебное преступление?
– Кеосаян – самое слабое звено, – неожиданно добродушно хмыкнул майор. – Если завтра он подтвердит передачу денег Снаткину под любым предлогом, даже под предлогом покупки акций, я сначала подведу под цугундер Снаткина, а потом и его адвоката. Где это видано, чтобы начальник полиции города получал деньги за какие-то акции в собственном кабинете? За акции, отмечу, которые ему не принадлежат. По сути, это форма прикрытия получения незаконного вознаграждения лицом, занимающим высокое ответственное положение. А Кеосаян еще оплатит все наши волнения и сомнения по этому делу.
Майор сладострастно потер руки, а на его тонких синих губах появилось подобие улыбки.
– Не дрефь, Алексей, – сказал он следователю. – И более крутые перцы готовы были идти со мной на сделку. Уж очень я обаятельный человек. При этих словах Горпищенко снова почувствовал, как рвотные массы против его воли подкатили к горлу и он страшным усилием воли все-таки остановил их. Глядя в простое и добродушное лицо майора, следователь поймал себя на мысли, что панически боится его. На миг он даже подумал, а не уйти ли ему в отпуск и передать это дело другому следователю, но тут же испугался, что этот обаятельный человек слишком много поведал ему о себе, чтобы так просто его отпустить. «Я сегодня просто переработался, – подумал Горпищенко. – Что я себе вообразил? Этот Скоморох, обыкновенный работник службы безопасности, возможно, он тоже перевозбудился. Что в нем такого страшного? Пожилой человек, с удивительными водянистыми глазами, в которых ничего нельзя прочесть. В конечном счете, не он, а я руководитель следственно-оперативной группы и надо будет просто как-нибудь поставить его на место… Или попросить его руководство прислать кого-нибудь другого? А может ничего не предпринимать и поучиться у опытного чекиста как без пыли и шума раскалывать подследственных? Ну что в нем страшного? С виду добродушный дедушка, фантазер, открыто не любит семитов, таких в каждой стране не более пяти процентов, приходит домой, обнимает детей, внуков, целует жену… Фу! Метод налаживания контактов с обвиняемыми – „параллельная реальность“. Что это такое и с чем его едят? Неужели читает подследственным молитвы, рассказывает об апостолах и пробивает слезу в деревянных душах? Надо посмотреть, как он это делает. И все-таки не хотел бы я оказаться в его власти. В конце-концов, закончим это дело и разъедемся, как в поле комбайны. А с другой стороны надо показать этим ублюдкам из тайной канцелярии, кто тут в доме хозяин. И начинать надо не с допросов, этим, слава богу, есть кому заниматься, а немедленно провести повторный обыск в кабинете Снаткина. И если мы найдем там кинофильм о преступной деятельности полковника полиции города, наши собственные горизонты двинутся в направлении, о котором раньше невозможно было даже мечтать. Скажем прокурор города становится прокурором области, а прокурором города становится старший следователь прокуратуры пан Горпищенко. Такой случай упустить нельзя ни в коем случае. Господи, неужели и мне суждено оказаться в нужном месте в нужное время?! – спросил неизвестно кого Алексей Викторович, потому
– Я решил, что надо немедленно провести повторный обыск в кабинете Снаткина, – твердо и сухо сказал Горпищенко.
– Это разумно. – неожиданно поддержал его майор Скоморох. – Я тут прикинул, что микрокамера нам нужна как воздух. Вашего технаря прихватим, или мне пригласить наших специалистов?
– Мы будем действовать по закону, – необдуманно произнес следователь, глаза которого горели как угли.
– Это как?! – усмехнулся Василий Васильевич. – А до сих пор что мы делали? Ты приложения к протоколу об обыске просматривал? Там на тебя компромат собран будь здоров. Десять админпротоколов за нарушения правил дорожного движения находились, между прочим, в столе начальника полиции в грязной папке, на которой, наверное, резалась колбаса и селедка. И если мы будем действовать по закону, то я обязан сообщить твоему непосредственному начальнику, что тебя необходимо немедленно отстранить от следствия в связи с личной заинтересованностью в исходе уголовного дела.
– Какое приложение? – изумился Горпищенко, отчего его лоб сморщился. – Там не было никакого приложения…
– Не было, – согласился Василий Васильевич, – потому что опер тебя пожалел, не включил их в опись, а может подумал, что это к делу не относится. А вот наша служба, эти протоколы нашла и сфоткала еще дней десять назад. Сначала я не придал никакого значения этим документам, а теперь, видишь, какое место они занимают в твоей жизни.
Василий Васильевич показал Горпищенко свой серебристый мобильник, похожий на маленький планшет, перелистал в нем приложения и включил нужное. На экране гаджета вспыхнули документы. Скоморох увеличил размер текста и Алексей Викторович четко увидел текст с названием ПРОТОКОЛ
– Про аквариум мы не знали, – сказал Василий Васильевич.
– Тогда ваш человек должен быть зафиксирован этой камерой, – сказал Горпищенко. – Поэтому надо срочно ехать в горотдел, проводить не повторный, а новый первый обыск, – пропустив мимо ушей замечание следователя о том, что камера могла заснять незаконное оперативное действие работника службы безопасности, заметил майор Скоморох.
– Я готов сам подать рапорт об отстранении меня от следствия, – потухшим голосом произнес Горпищенко.
– Если не будешь строить из себя целку, – по отечески сказал Василий Васильевич, и полуобнял Алексея Викторовича, – обещаю, что мы с тобой сработаемся. Нравятся мне романтики. Из них выходят либо полезные идиоты, либо настоящие палачи. И те, и другие остро необходимы нашему идеологическому государству. А дело, которое нам досталось, требует от каждого из нас полной самоотдачи. Про папочку забудь. Не было никакой папки. Я просто тебя проверял на вшивость.
4
Юрий Львович Перман уже несколько часов находился в странном помещении. Он помнил, что вроде бы из здания прокуратуры его не выводили, но в то же время комната, куда его перевели после допроса, была похожа на бетонный бункер с прикрученным металлическим столом посредине и такими же двумя привинченными к цементному полу стульями, без окон, с одинокой лампой где-то вверху и непроницаемыми голыми стенами, которые наводили на него необъяснимый животный страх. Физически этот страх трансформировался в липкий пот, который растекался по всему телу, как патока. Ему хотелось уже пить и есть и он с ужасом думал о том, что, если приспичит вдруг необходимость в туалете, придется совершать все в дальнем углу этого карцера, что неминуемо вызовет ярость и гнев со стороны полицейских чинов. Возможно, ударят или изобьют до полусмерти. Обнаженная лампа на тонком проводе горела вполнакала и Перман опять подумал о том, что это не случайно, что она придумана и висит специально для того, чтобы убедить человека в его беспомощном состоянии и показать, что жизнь разделилась теперь на прошлую, которая будет сниться долгими ночами и теперешнюю, беспросветную, как эти стены. Несколько раз он прокручивал в голове вопросы, которые задавал ему молодой лейтенант с румяным лицом и не понимал, что тот от него хотел. Кажется, он сделал все, что просил Аркадий. Получил от него деньги, пересчитал, убедился, что в пакете сто тысяч долларов, принес их к начальнику полиции города и должен был получить от него расписку в получении этой суммы. И вдруг случилось непредвиденное. Люди в масках с автоматами и криками, следователь с блестящими от счастья глазами и морщинистым лбом, понятые, пакет с деньгами, вытащенный из глубины стола полицейского начальника.
– Все должно быть в порядке, – сказал Аркадий, – но, если вдруг что-то пойдет не так, о деньгах не думай, я свое получил, эти деньги уже не мои. Твоя задача продержаться одни сутки. Меня ни в коем случае не вспоминай, даже если получишь удар в солнечное сплетение или в морду. Объяснение должно быть очень простым. Например, шел в магазин, нашел американские деньги, по виду большое количество, решил зайти к начальнику полиции города, как к ответственному лицу, и отдать их ему, потому что полковнику полиции будет легче найти хозяина денег.