Убийца Шута
Шрифт:
– В следующий раз, когда ты скажешь мне оставаться в логове, я так и поступлю, - пообещала я ему.
– Хорошо, - яростно сказал он.
– Что ты там делала, с запертой дверью?
– Ждала, пока ты придёшь домой.
– Не совсем ложь, и я не смогла бы объяснить, почему я уклонилась от этого вопроса.
– И потому ты покрыта паутиной и с грязным лицом?
– Он коснулся моей щеки своим холодным пальцем.
– Ты плакала. На твоём лице две чистые полосы.
– Он сунул руку в карман, вытащил не вполне чистый платок и потянулся к моему лицу. Я отпрянула. Он посмотрел на ткань в своей руке и печально засмеялся.
– Я не подумал. Пошли. Пошли
Он не поставил меня обратно на пол, но вместо этого нёс меня, как будто боялся выпустить из рук. Я чувствовала, как сила пульсирует в нём, бьётся о его стены, чтобы устремиться ко мне. Внутри него был скрытый и ужасный шторм. Но я не боролась. Мне кажется, именно в ту ночь я решила, что дискомфорт пребывания рядом с отцом был более предпочтителен, чем быть далеко от единственного человека в мире, в чьей любви ко мне я не сомневалась. Я подозреваю, что в какой-то момент он сам пришёл к такому же решению.
На кухне он зачерпнул для меня воды из котла, который всегда специально держался подогретым, и нашёл для меня чистую тряпку чтобы умыть моё лицо. Я рассказала ему как я из любопытства начала изучать шпионские коридоры, вошла в них, но затем заблудилась, когда погасла моя свеча, и я испугалась. Он не спросил, как я нашла дорогу обратно: я уверена, что он даже не представлял, как далеко я зашла вглубь спрятанного лабиринта, и в тот момент я решила не рассказывать ему этого. Про Волка-Отца я ничего не сказала.
Потом отец отвёл меня в мою комнату и нашел для меня чистую ночную рубашку. У той, которая была на мне, весь подол был в грязи, а на носках было больше паутины и пыли, чем шерсти. Он наблюдал, как я забиралась в свою кровать, затем сел в тишине на край моей кровати и сидел там, пока не поверил в то, что я заснула. Затем он задул свечу и вышел из комнаты.
Я уже почти спала, но держала себя в сознании по двум причинам. Первая - найти дыру в стене, которая вела в мою комнату. Это заняло больше времени, чем я ожидала. Она была очень хорошо скрыта в кладке стены, и располагалась высоко, так, чтобы наблюдающий мог видеть всю комнату. Я ощупала деревянные панели стены, пробуя обнаружить скрытый вход в шпионский лабиринт, но безрезультатно. Я почувствовала себя замёрзшей, усталой, и моя тёплая кровать была крайне соблазнительна.
Тем не менее, когда я забралась в неё и положила голову на подушку, я вновь почувствовала нежелание спать. Сон приносил сны, и с тех пор, как мама умерла, они, казалось, приходили каждую ночь. Я устала от них, и устала от бремени того, что их нужно было непременно запоминать и записывать в мой журнал каждый день. Некоторые, из самых страшных, повторялись регулярно. Я ненавидела сон про змеиную лодку. И тот, в котором у меня не было рта и я не могла закрыть глаза, чтобы не видеть то, что передо мной. Я помогала крысе спрятаться внутри моего сердца. Там был туман, и два кролика - белый и чёрный - убегали плечом к плечу от ужасных хищных существ. Белый кролик был пронзён живой стрелой. Чёрный кролик вскрикнул в тот момент, когда белый умер.
Я ненавидела свои сны, но, тем не менее, каждый раз, просыпаясь, я записывала новую деталь, заметку, проклятья в мой журнал.
Такая буря сновидения была для меня в новинку, но не сами сновидения. Я видела сны дольше, чем находилась вне утробы моей матери. Иногда мне казалось, что некоторые мои сны даже старше, чем я сама, как будто они были фрагментами чьей-то еще жизни,
Но после того как Волк-Отец пришел ко мне, в ту самую ночь, у меня был сон, такой, что, когда я проснулась, то знала, что это был не обычный сон. И внезапно я поняла, что мои старые сны делились на две категории. Были сны, и были Сны. И тогда я была захвачена побуждением заново начать мои записи, и записывать мои настоящие Сны очень подробно, и хранить их в безопасности. Это было как будто я обнаружила разницу между речными и драгоценными камнями, и поняла, что оставляла драгоценности валяться как попало на протяжении последних девяти лет.
Я проснулась в своей занавешенной кровати, и лежала неподвижно какое-то время в зимней темноте, думая о том, что я должна сделать. Я правильно делала что записывала их, но теперь, когда я знала разницу между ними, все они должны были быть переписаны. Мне понадобятся чернила, хорошие перья и нормальная бумага. Я знала, где их раздобыть. Я хотела пергамент, но у нас его не было, и я не думала, что смогу убедить отца в том, что мои намерения заслуживают пергамента. Возможно, позже я смогу заполучить бумагу надлежащего качества. Пока же мне достаточно было бы записывать сны и хранить их в безопасности. И я вдруг подумала, что во всем мире есть только одно место, подходящее для моих целей. И это создавало еще одну проблему.
Я была уверена, что после моей ночной вылазки, отец ограничит мой доступ в шпионские коридоры Ивового Леса. Пока я лежала в постели и убеждала себя в этом, затея стала казаться немыслимой.
Я не много рассказала ему о своих исследованиях коридора. Он догадался, что я была в шпионских коридорах и напугала сама себя. Возможно, ему и этого будет достаточно, чтобы положить конец моим исследованиям. Но он также может проверить сам. Он бы, без сомнений, нашёл мою спрятанную свечу, и, возможно, место, где я стряхнула огарок с подсвечника. Будет ли он встревожен настолько, чтобы последовать по моим следам по пыльным проходам и посмотреть, как далеко я зашла? Я не могла этого знать. Вчера ночью он был очень встревожен, обнаружив, что меня нет там, где он меня оставил. Возможно, моё облечение в тот момент, когда он пришёл домой, успокоило его.
Я встала и оделась намного быстрее, чем обычно. Комната была прохладной; Я открыла крышку моего сундука с одеждой, подпёрла её ботинком, и затем вскарабкалась туда, чтобы найти шерстяные леггинсы, стёганую тунику и мой пояс с застёжкой в виде птицы. Я выросла. И леггинсы, и туника были мне малы. Я должна была сказать маме...
Когда я закончила плакать, я подбросила угли в очаг. Когда-то я бы проснулась, а мама уже разожгла огонь в камине и выложила мою одежду. Она продолжала делать это для меня даже когда я стала достаточно взрослой, чтобы делать это самой. Я не думаю, что она просто жалела меня из-за того, что я была маленькой, вероятно, она просто наслаждалась ритуалами ухаживания за маленьким ребенком и продлевала их насколько возможно.