Убийца Шута
Шрифт:
Мне понадобилось время, но я нашла путь назад к моему маленькому убежищу под кабинетом отца. Тонкий луч света пробивался из щели. Я заглянула в нее и увидела, как отец закрывает дверь кабинета. Через мгновение он откроет дверь сюда.
В темноте я встряхнула свой плащ цвета бабочки, а затем сложила его заново так, чтобы невидимая сторона оказалась сверху. Я не могла видеть, что делаю. Я надеялась, что не оставила ни один цветной краешек торчащим наружу. Услышав, как он открывает дверь, я спрятала свой плащ на полке за запасом свечей.
Танец свечи опередил его. Свет и жидкие тени ширились и растекались. Они окружили угол словно волна и захлестнули меня. Я тихо сидела с потухшей свечой в руке, пока он не подошел ко мне. Когда свет коснулся меня, он меня увидел и облегченно
– Я предполагал, что могу найти тебя здесь, - сказал он мягко. Потом он посмотрел на меня – О, моя дорогая, твоя свеча потухла? Что за ночь у тебя была. Моя бедная маленькая девочка.
Ему приходилось нагибаться, чтобы находиться в моем убежище. Когда я встала, он склонился еще ниже, чтобы поцеловать меня в пробор волос. Он замер на мгновение, словно вдыхая мой запах.
– Ты в порядке?
Я кивнула.
– Это сюда ты приходишь, когда напугана?
На этот вопрос я могла ответить честно.
– Да. Это место принадлежит мне больше, чем какое-либо другое в Ивовом Лесу.
Он выпрямился и кивнул мне в ответ.
– Очень хорошо. – Он попытался расправить плечи, но смог сделать этого в тесном пространстве. – А сейчас пойдем со мной. Нам обоим нужно хотя бы немного поспать перед рассветом.
Я последовала за ним, и мы вышли из тайных коридоров в его кабинет. Я смотрела, как он закрывает панель и открывает высокие двери. Я следовала за его свечой, когда мы возвращались в главную часть Ивового леса. У основания большой лестницы он остановился. Он повернулся и опустил взгляд на меня.
– Твоя комната должна быть тщательно вычищена, прежде чем ты сможешь спать там снова. А в моей комнате слишком грязно. Я предлагаю лечь спать в комнате твоей матери, в которой ты родилась.
Он не дождался моего ответа. Я последовала за ним, и мы вошли в приятную комнату, которая когда-то была моей детской. Она была холодной и темной. Мой отец зажег несколько свечей и оставил меня, чтобы принести уголь из другого камина и разжечь огонь. Пока его не было, я почистила свою новую красную ночную рубашку от прилипших к ней паутинок. Я разглядывала тускло освещенную комнату моей матери. Мы проводили здесь совсем не много времени с тех пор, как она умерла. Ее присутствие ощущалось повсюду: от свечей, стоящих готовыми в подсвечниках, до пустых ваз для цветов. Нет. Не ее присутствие. Ее отсутствие, вот что я чувствовала здесь. Прошлой зимой мы втроем собирались здесь почти каждую ночь. Рабочая корзина моей матери все еще была рядом с ее креслом. Я села в кресло и взяла ее на колени. Я спрятала ноги под ночную рубашку и, притянув корзину к себе, обняла ее.
Глава Девятнадцатая. Избитый
Когда
Я отложил свиток, удивляясь, почему я удосужился его взять. Я принёс его из своего кабинета в комнату Молли, где спала Пчёлка. Это была только малая часть написанного из того, что я когда-либо читал с упоминанием пророчества о Нежданном Сыне. Это был всего лишь отрывок. В нём не было ответов на вопрос, который я хотел задать ему. Почему, после стольких лет? Почему такое послание, и такой посланец?
Я развернул его, изучая уже тысячный раз. Это был очень старый лист чего-то… не пергамента, не бумаги. Ни Чейд, ни я не знали, что это. Чернила очень тёмные, края каждой буквы острые. Материал, на котором писали, мягкий, медового цвета. Если я держал его над огнём, я мог видеть свет сквозь него. Ни Чейд, ни я не могли прочесть его, но оно пришло с переводом, так что Чейд заверил меня в его точности. Временами он бормотал что-то вроде: «За такую цену ему стоило бы быть точным».
Когда я впервые увидел его, я был ещё мальчиком, и это был один из тех свитков и пергаментов о Белых Пророках и их предсказаниях, которые собирал Чейд. Я придавал этому не больше значения, чем его интересу к размножению бузины и созданию яда из листьев ревеня. Чейд имел множество увлечений в те годы; я думаю, все его мании помогали сохранять рассудок в течение десятилетий одинокого наблюдения. Я, конечно, не связывал его увлечение Белыми Пророками с особенным шутом короля Шрюда. Тогда Шут был лишь дурачком для меня, бледным, худеньким ребенком с бесцветными глазами и острым языком. В основном я его сторонился. Я видел его шалости, акробатические трюки, которые могли заставить ахнуть королевский двор. Я тогда ещё не слышал, как он рвал гордость человека в клочья своим остроумным сарказмом и искусной игрой слов.
Даже когда судьба свела нас, сначала как приятелей, а затем как друзей, я не видел связи. Должны были пройти годы, прежде чем Шут признался мне, что он думал, что пророчества о Нежданном Сыне предрекали моё рождение. Это было одно из полусотен предсказаний, которые он собрал воедино. И тогда он прибыл, чтобы найти меня, своего Изменяющего, незаконнорожденного сына отрёкшегося короля в далёких северных землях. И вместе, как он заверил меня, мы бы изменили будущее мира.
Он верил, что я Нежданный Сын. Были времена, когда он был столь убеждён в этом, что я сам почти верил. Конечно, смерть жаждала заполучить меня, и довольно часто он вмешивался, выхватывая меня из объятий рока в самый последний момент. В конечном итоге я сделал для него то же самое. Он достиг своей цели, возрождения драконов в мире, и когда он это сделал, закончились его дни как Белого Пророка.
И он покинул меня, разорвав десятилетия дружбы и отправившись в путь, чтобы вернуться туда, откуда он прибыл. Клеррес. Город где-то далеко на юге, или, возможно, это только название школы, где он воспитывался. За всё время, что мы провели вместе, он рассказал мне ничтожно мало о своей жизни до знакомства со мной. И когда он подумал, что нам пришло время расстаться, он ушёл. Он не дал мне выбора и решительно отказал мне в праве следовать за ним. Он испугался, как он сказал, что я продолжу действовать как Изменяющий, и что вместе мы могли бы неосознанно разрушить всё, что сотворили. И так он ушёл, и я так никогда и не попрощался с ним по-настоящему. Знание, что он оставил меня без намерения когда-либо вернуться, доходило ко мне по крошечным капелькам осознания все эти годы. И каждая капля понимания понемногу приносила с собой страдания.