Убийца в фамильном гнезде
Шрифт:
– В чем призналась? – осторожно спросила я, еще не позволяя себе догадаться. Как-то странно развернулся разговор, ведь пять лет я готовила обвинительную речь, а тут, кажется, понадобится монолог защитника. Это было так странно, что не находилось слов.
– В убийстве сестры и ее мужа, – спокойно ответил он. – Я уехал, потому что узнал правду. Помнишь, дед перепил тех таблеток, что ты приносила?
Я кивнула. Становилось все более интересно.
– Вечером я привез его из больницы. Ты была где-то в городе. Дед позвал меня к себе, одного, и попросил уехать из «Теремка». Я сказал, что как раз собирался
Илья покачал головой. На этот раз покачивание относилось на счет приснопамятного Виктора Ивановича Цирулика и выражало очень разноплановые чувства – от обиды до восхищения. Ужас заключался в том, что и я испытывала к проклятому старику то же самое.
– Дед сказал, что ты застрелила и Костю, и свою сестру, а теперь приехала в поместье, надеясь как-то попасть в завещание. Ты завела роман с Никитой, а со мной встречалась, чтобы его подразнить, позлить и спровоцировать на себе жениться. Но Никита раскрыл твою игру.
– Не может быть… – Я могла только шептать.
Я была раздавлена хитростью деда, но Илья, кажется, решил, что меня потрясло раскрытие моей кровавой тайны.
– Он объяснил мне, что собирается сделать для тебя то, что сделал некогда для меня. Он даст тебе убежище, новую жизнь, потому что ты – заблудившийся ребенок. И он видит в тебе свою наследницу, человека, который возьмет в руки поместье после его смерти. Это ничего, что ты такая молоденькая, ты легко всему научишься. Да к тому же у тебя и не будет выхода, ведь если не поместье, то тюрьма. А я должен уехать, чтобы не мешать вашему с Никитой счастью. Что ты скажешь на это?
Он хотел слез и оправданий. Ему хотелось простить меня, но прощать-то было нечего.
– Перед последним своим словом, – сказала я, – мне хотелось бы узнать у тебя еще одну вещь. Как ты, черт тебя возьми, святой Илья, мог поверить в эту чушь? Как ты мог поверить деду?
Илья удивленно моргнул и растерянно пожал плечами:
– Но это правда или нет?
– Идиот! – неласково ответила я. – Конечно, неправда. Пять лет назад шестого апреля я была в Париже. Это можно проверить по документам, можно даже в посольство позвонить. Но как же ты мог поверить в такую чушь?
– Нета, но как же я мог не поверить деду? Этот человек спас мне… не жизнь, а разум, мою сущность, мою психику! Он вытащил меня со дна, из такой бездны, что я уже и забыл о нормальной жизни. Да что там! Я же тебе тогда не все рассказал, понимаешь? Ты знаешь, что я сделал с рэкетирами, из-за которых умерла Ларка?
Я кивнула.
– Он тебе рассказал?
Я снова кивнула.
– Пять лет назад я не верил, что в моей жизни будет нечто такое, что я пережил со своей женой. С тобой я испытал такой подъем, такой взлет! – Он усмехнулся грустно и рассеянно. Я напряженно наблюдала за меняющимся выражением его лица. Неужели же его чувства ко мне в прошлом? – И не забывай, мы с тобой были знакомы всего несколько дней, – продолжал Илья. – Я послушал его и решил, что ошибся в тебе. Понимаешь, ты ведь была в два раза моложе меня. Я мог просто не почувствовать, что хорошенькая девчушка занимается со мной любовью лишь для того, чтобы позлить своего парня. Дед велел мне уехать, но я уехал по собственной воле. Я не мог тебя видеть.
9
Илья
– Покинув поместье, я долго был как больной. Если бы я уехал не в Индию, а куда-нибудь в Европу, то я бы вернулся в Гродин, в поместье уже через месяц. Мне было плевать на все клятвы. Я был на взводе, в ярости, в горе, я хотел вернуться и тогда… натворил бы что-нибудь кошмарное. Дом бы сжег… Не знаю. Но Индия изменила мой взгляд на жизнь вообще, во всех ее проявлениях. Я понял, что мир бесконечен и разнообразен, а я – только песчинка, букашка с короткой и пустой жизнью. Что бы ни случилось, надо помнить…
– Илья, хватит! – раздраженно перебила его я. – Это все философия! Пока ты там букашку из себя строил, я тут на луну выла и в подушку рыдала!
– Почему?
– Потому что дед сказал мне, что Костю и мою сестру убил ты!
Илья состроил рожицу обиженного смайлика. Он не мог всерьез принять такую идею.
– Это с чего мне убивать мальчика, которого я считал своим племянником?
– Дед объяснил мне, что у тебя были причины. Ты застрелил тех двоих рэкетиров, убивших твою жену, а пистолет бросил в пруд. Костя и Никита нашли его, достали, вычистили, а твой друг Валерий Викторович по пьяни сболтнул Костику, что это за пистолет…
– Но Валерка не знал! Мы с дедом от него это скрыли!
– Пустяки, дело житейское! – сказала я с деланым легкомыслием. – В семье Цирулик врун на вруне сидит и вруном погоняет. Мне эту байку сорока по имени Никита принесла.
Илья улыбнулся. Кажется, впервые в эту нашу встречу, если не считать его восторгов по поводу моей прекрасной собаки. И его улыбка, обнажающая ровные, крепкие зубы, снова вернула меня на пять лет назад. Но я не могла разнюниться.
– Еще Никита мне поведал, что Костя решил тебя пошантажировать, а на следующий день был убит. Я сказала, что так не могло быть, потому что ты не уезжал вечером шестого из поместья, но дед ответил – ты проехал напрямик, на лошади, сократив дорогу на добрых сорок минут. А в два конца – на полтора часа.
Пытать меня, почему же я сама, такая умная, поверила деду, Илья не стал.
– Значит… – произнес он, вглядываясь в мои глаза, – ни ты, ни я…
– Не убивали Костю и Вету, – закончила я фразу за него.
– А ты не замужем за Никитой, – уточнил он с дразнящей улыбкой.
– А ты? – спросила я. – Кто та девушка в аэропорту?
Илья на секунду призадумался.
– Девушка? А! Это же Влада, дочь моей сестры. А ты думала?.. Что я с такой молоденькой девочкой?.. Ну ты даешь!
– А со мной?
Он протянул руку и взял мою ладонь:
– А в тебя я влюбился. Бывает же такое?
Такое бывает. Такое бывает со всеми, кто позволяет такому случиться. Ты можешь отречься от всей своей жизни, похоронить свою любовь, ходить по тонкой грани, которая отделяет тебя от безумия, временами заглядывая в пропасть. Ты можешь взять на себя невероятную тяжесть, немыслимый груз мести, покорно тащить его, дойти до той точки, где справедливость обретает черты осязаемого предмета. Осязаемого, как черное тяжелое тело пистолета Макарова, которое ты, согрев в ладони, кинешь в темную воду пруда по имени Забвение, понимая, что случившегося тебе не забыть.