Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
— В этом доме мальчиком никто не занимается. Почему бы мне не указать ему путь, по которому он сможет идти всю жизнь?
Изидора мрачно кивнула.
— Да... да, вы правы. Несчастье Мелисанды тяжелым бременем легло на всю семью. Но все будет хорошо, если только Бертран... в настоящее время он не имеет возможности заниматься сыном, потому что...
Она говорила путано, вновь намекнув на тайну, хранившуюся в одной из комнат на верхнем этаже. София устала от всего темного, колдовского и не хотела касаться этого. Она вспомнила о проклятии, наложенном на нее Гретой. Хотя она и чувствовала удовлетворение от того, что
— От чего же умерла Мелисанда? — спросила София, чтобы отвлечь внимание Изидоры.
Но сарацинка только еще больше сжалась.
— И не осмеливайтесь даже упоминать об этом! Это запрещено здесь...
— Ну хорошо! — властно прервала ее София. — Мне это и не интересно. Чем занимается Бертран и что вы на самом деле обо мне думаете, меня не волнует. Только позвольте мне спокойно жить своей жизнью и разрешите Теодору извлекать из этого пользу.
— Мне все равно, что вы делаете, — сказала Изидора спокойно и мрачно. — Однако я задаюсь вопросом, не усиливает ли ваше присутствие в этом доме ужасного проклятья, лежащего на нас, и не заслуживает ли сын Мелисанды иной участи. После занятий он всегда такой бледный, будто за ним гонится по пятам злой дух, а когда он...
Она снова остановилась, но на этот раз не для того, чтобы усилить ощущение таинственного, а потому, что ее прервал высокий, резкий голос. Теодор кричал так громко, как в тот день, когда София отняла у него меч. Однако на этот раз в его голосе слышалось не упрямство, а страх.
— На помощь! — кричал он. — На помощь! С магистром Жаном-Альбертом случилось несчастье!
1245 год
Женский монастырь, город Корбейль
Роэзия и Грета стояли во дворе. Они не двигались и напоминали два дерева с облетевшими листьями. От земли поднимался туман и заполнял собой прозрачный воздух.
Роэзия была дочерью нормандского графа, вдовой французского князя и настоятельницей женского монастыря.
А Грета, хотя и не имела столь высокого положения, своим преклонным возрастом, по-прежнему бойкой речью и верностью языческим верованиям своего детства снискала себе не меньшее уважение окружающих.
Конечно, ее склонность к ереси не могла не пугать сестер. Но в этом страхе — по ее мнению, чувству слабых— не было презрения. Грета всю жизнь преданно служила покойной королеве Изамбур, в отличие от колеблющейся Софии, которой так и не удалось полностью искупить свою вину за предательство, совершенное в молодости. Аура Изамбур, считавшейся святой, распространялась на Грету и возвышала ее над другими сестрами.
— Итак, — настаивала Роэзия, повторив свой вопрос. — Твой гнев по отношению к Софии увеличился в последние годы? Это ты убила ее?
— Нет, — холодно ответила Грета, — нет, я не имею к ее смерти никакого отношения. И ты ошибаешься, если полагаешь, что моя ненависть к Софии с годами только усиливалась. На самом деле все наоборот!
Роэзия
— Не могу припомнить, чтобы вы с ней примирились.
— О нет, конечно, нет! — рассмеялась Грета. — Мы избегали друг друга, как только могли, даже когда принцесса Изамбур лежала на смертном одре. Однако и я, язычница, способна испытывать сострадание. Во-первых, с какой стати мне было злиться на Софию, когда боги и так уже наказали ее так, как я этого хотела? Во-вторых, я видела, какие услуги она оказывала королеве в последние годы.
Ее дыхание участилось, изо рта в холодный воздух вырывался пар. Она говорила как в молодости — невероятно быстро, проглатывая целые слоги.
— Так что я должна разочаровать тебя, добрая Роэзия, — продолжала она упрямо. —Я не убивала Софию и уж тем более Катерину. Зачем мне делать это? Я всегда считала, что бедной девочке пришлось много страдать при такой матери. А эта несчастная история с Теодором де Гуслином...
Грета с сожалением, но без сочувствия покачала головой.
— Я и не подозревала тебя всерьез, я только хотела... — начала настоятельница.
— Не надо! Я знаю, что ты мне не веришь, Роэзия. Ты никому не веришь. И ты ни с кем не хочешь иметь дело, иначе зачем ты сбежала в монастырь, когда могла бы управлять графством на севере и не выходя больше замуж?
Роэзия резко вскинула руки, презирая собеседницу уже только за то, что она упорно обращалась к ней по имени, вместо того чтобы произносить принятое «почтенная мать».
— Тебе ведь ничего не известно о здешней жизни и обычаях. Без мужа я бы пропала, а класть себе в постель четвертого мужчину я не хотела. Да и зачем мне это, ведь здесь я счастлива!
— Конечно,— ответила Грета с легкой насмешкой. — Так говорит твой разум, холодный расчет. Ты смотришь на мир трезво, а когда происходит нечто непозволительное, потому что мир на самом деле безумен, ты прячешься — или в пустых снах, или в скучном монастыре.
— Что дает тебе право судить о моей жизни?
— Ах, какое мне дело до твоей жизни, Роэзия?— грубо ответила Грета и начала медленно, но решительно прохаживаться взад-вперед. Мать настоятельница следила за ней недоверчивым взглядом.
— Нет,— ответила Грета вместо нее на свой собственный вопрос. — Мне нет никакого дела до твоей жизни. Единственное, что удивляло меня,— так это твое стремление видеть в Софии союзницу. Ты всем говоришь о том, что она единственная, кто похож на тебя... Зная и тебя и ее, я могу сказать только одно: она не была похожа на тебя. София была совсем другой, не такой, какой ты ее себе представляешь.