Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
— В сентябрьском письме были точно такие же слова, — напомнила она. — Вы ведь сами говорили, что каждый раз нужно приводить новые аргументы, не то я буду похожа не на разумную женщину, а на болтливую бабу.
Он нахмурил лоб.
— Как вы можете помнить все, что мы писали?
София пожала плечами и впервые заговорила с ним о ее даре, и на это ее толкнули не гнев или нетерпение, а определенная близость, возникшая между ними после того, как он рассказал ей о своем прошлом.
— Просто, — начала она, — я навсегда запоминаю каждое слово, которое напишу или прочту. Оно больше никогда не исчезнет из моей памяти. А если
Она почти вызывающе подняла голову и улыбнулась насмешливой и болезненной улыбкой, которая недавно играла на его губах.
— Что, вам страшно, брат Герин? Скажу вам честно — каждый, кто узнает об этом даре, говорит, что он — от дьявола!
София была каким-то странным образом счастлива. Счастью мешало только то, что это чувство ее смущало. Она никогда не искала его, и уже тем более не ожидала найти в мире, который разрывался между упрямым королем и жадным до власти папой. Но угроза церковного проклятья, нависшая над всем Парижем, пугала ее не больше, чем приближающаяся зима, когда недостаток тепла и света сильно осложнят жизнь.
В начале декабря тонкий слой льда затянул не только Сену, которая лишь в некоторых местах прорывалась и выплевывала наружу коричневую воду, но и грязные улицы и острые башни церквей. Но на настроении Софии это никак не сказалось.
Она с радостью приходила к брату Герину в его скромную комнату. Она привыкла к нему, к его ненавязчивому вниманию и спокойному голосу, привыкла к написанным сообща письмам. Но больше всего ее подкупило то, что он уважительно отнесся к ее дару.
Для него было само собой разумеющимся, что из всех людей, с которыми его сводит жизнь, следует извлекать выгоду. О том, хорошо это или плохо, правильно или неверно, он судил только по тому, было ли это в тот момент выгодно — Франции, королю или ему самому. Так что, согласно его трезвому расчету ее дар никак не мешал, а, может быть, даже и представлял собой некое преимущество.
— Вы первый человек, который не показывает страха... передо мной, — пробормотала она тихо, после того как он с интересом, без презрения и брани попросил доказать ее талант.
Он безрадостно рассмеялся.
— Посмотрите вокруг! Мир сбился с пути, и всем нам грозит что-то ужасное. Если бы я боялся всего подряд, как бы мне удалось сохранить трезвость мысли и ровное дыхание? Нет, я уже давно не знаю страха.
София преднамеренно вызвала его на откровенность и вдруг задала вопрос, который никогда не задала бы, поразмысли она как следует.
— А вам не страшно от того, — начала она, — что вы полностью подчинены королю? Люди говорят, что вы — самый важный человек после него. Ваше слово имеет огромный вес — после его слова. Что, если в один прекрасный день он уничтожит все планы, которые вы вынашиваете для Франции? И если произойдет обратное: он благодаря вашим тайным действиям достигнет всех своих целей, а вы — даже в час величайшего триумфа — останетесь в тени?
На короткое мгновение ей показалось, что она слишком далеко зашла. Его лицо превратилось в непроницаемую маску, которую он обычно надевал в присутствии людей. Его правая нога беспокойно дрожала. Однако он искренне ответил:
— Мне кажется, что
Больше он ничего не сказал. Но даже после этих слов она ко всему стала относиться проще. Даже жизнь в доме Бертрана больше не казалась ей такой невыносимой, как в первые дни его строгого запрета.
Конечно, библиотека оставалась для нее недоступной, как и остальные комнаты на верхнем этаже, однако у нее появился союзник, который помогал устранить этот недостаток.
Вскоре после того как она выходила магистра Жана-Альберта и была за это наказана, вместо того чтобы получить вознаграждение, в ее комнату прокрался Теодор и предложил пересказывать ей все, что он слышит на уроках, и приносить все книги, которые ему выдаются на чтение.
Сначала София не слишком надеялась на помощь ребенка, который едва может говорить на латыни. Но позже приняла его предложение, поняв, что намного хуже сидеть одной в своих покоях, чем слушать мальчика. Кроме того, ей нравилось в присутствии Теодора насмехаться над магистром Жаном-Альбертом, которому она не могла простить, что он, еще слабый после операции, лежа в постели, оговорил ее перед Бертраном, ужесточив наказание.
— Сегодня мы читали Петра Ломбардского, те строки, где он говорит о любви человека к Богу, — рассказывал Теодор. — Он сказал, что любовь к Богу происходит не от самого человека, но приравнивается к святому духу. Следовательно, человеком движет Бог.
— И это все, что мог сказать об этом магистр Жан-Альберт?
— Разумеется, он заставил меня выучить это нравоучение Петра Ломбардского наизусть.
— Кажется, что с его головой после травмы случилось нечто страшное. О, мне стоило вшить ему побольше ума, когда я штопала его несчастную голову! Он что, даже не пытается научить тебя задавать вопросы и комментировать то, что читаешь?
Ее голос звучал нетерпеливо и раздраженно, как всегда, когда она говорила с Теодором, как будто София всячески стремилась показать, что на самом деле не нуждается в ребенке. А он, как и раньше, сжимался под ее строгим взглядом и боялся ее больше всех. Однако со временем он стал дольше выдерживать ее взгляд, поскольку знал, что это он оказывает ей услугу, а не наоборот.
— К этому предложению следует добавить, — гордо объяснила София, — что человеку отказано в свободе воли, что вера в Бога стала делом Всевышнего, что означает, что у Всевышнего есть власть кого-то наделять этой верой, а кого-то — нет. А это в свою очередь означает, что не человек делает выбор в пользу богоугодной жизни или против нее, а Всевышний либо обрекает его на гибель, либо на вечную святость. Кстати: в одном из писем апостола Павла мы читаем что-то подобное — в каком именно?
Она настойчиво ждала ответа. Теодор испуганно молчал.
— Бог мой! — нетерпеливо застонала София. — Если хочешь стать великим ученым, величайшим ученым нашего времени, ты должен знать Библию наизусть. Это письмо Павла римлянам, глава пятая, стих пятый. Сентенции Ломбарда ты тоже должен знать назубок. Где точно находится это предложение о любви к Богу, которое тебе задали выучить?
Теодор не знал, куда деться от стыда.
— Негодный мальчишка! — прошипела София. — Магистр Жан-Альберт должен наказать тебя! Итак: это предложение находится в семнадцатой главе первой книги сентенций.