Убийственная красота
Шрифт:
Саша открыл дверь парадного. Возле подъезда стоял «мерседес».
— Это их «мерс»?
— Да, — выглянув во двор, подтвердила дежурная.
То есть она приехала на машине. В таком случае не должна была пересечься с мужем и его дамой. Они с полчаса как ушли в направлении метро. Может, она сбила кого-нибудь? Александр осмотрел машину. Внешне все в порядке. Так что же она так разволновалась, гражданка Литвинова? Он связался по мобильнику с Фонаревым, узнал, что поднадзорная парочка дошла до метро, где распрощалась.
— Он уже подходит, — сообщил Фонарев.
Действительно, во дворе показался Литвинов с пластиковым мешком в руке. Турецкий едва успел завернуть в соседнее парадное. Выждав минут пять, Александр вернулся, прошел мимо консьержки и поднялся на пятый этаж.
На звонок долго никто не отзывался. Турецкий позвонил снова.
Наконец дверь распахнулась, на пороге стоял Литвинов.
— А, это вы? — холодно осведомился он. — Чем обязан?
— Марат Игоревич, у меня возникли вопросы, которые хотелось бы обсудить.
— Сожалею. Принять вас сейчас не могу. У нас несчастье. И вообще, сегодня воскресенье, смею напомнить. И прошу вас, если вам нужно что-то со мной обсудить, вызвать меня повесткой. Официально. Я не могу тратить время на бесконечные разговоры. До свидания.
Дверь захлопнулась.
Нормально! — оценил Александр. Он спустился вниз. Консьержка испуганно взирала на Турецкого.
— Чем я вас так напугал? — мило улыбнулся он.
— Вы меня? Что вы! Ничем! — еще больше испугалась та.
За ее спиной висел график работы на сентябрь.
— А кто у вас дежурил двенадцатого сентября? — спросил Саша.
— Миронова, — пролепетала консьержка, оглянувшись на график.
— А одиннадцатого?
— Я.
— Ага. Белых Мария, верно. Вы не помните, Маша, в тот день, одиннадцатого, Литвиновы никуда не выезжали?
— Не помню.
— А вы припомните, постарайтесь. Прошло всего полторы недели. Это был четверг.
Та напряглась, вспоминая.
— Нет, вы знаете, с ходу не могу ничего вспомнить. Наверное, обычный был день.
— Ну хорошо. Я оставлю вам телефон. Если что-нибудь вспомните, позвоните, пожалуйста, это очень важно, понимаете?
— Да. Хорошо.
— И еще: если Литвиновы сегодня покинут квартиру, тоже позвоните по этому телефону.
Саша написал номер своего мобильного, протянул девушке.
— Меня зовут Александр Борисович.
— Ага.
— И последнее: я расследую дело об убийстве, понятно? И хочу вас предупредить о том, что за разглашение тайны следствия законом предусмотрена уголовная ответственность. Перевожу на понятный язык: о нашем с вами разговоре не должен знать никто. Ни одна живая душа. Понятно?
— Да, — кивнула Маша. — Господи, я же не знала… — пролепетала она.
— Теперь знаете. И я надеюсь на
Турецкий вышел на улицу. Оперативник Фонарев подпирал собою ближайший фонарный столб.
В кармане Турецкого запиликала трубка.
— Але, Александр Борисович? Фигурантка доехала до… — Чесноков назвал адрес Зои Руденко. — Засела в квартире. Что дальше делать?
— На сегодня все. Свободен.
— А мне чего делать? — спросил Фонарев. — Это я из Медведкова приехал, чтобы прогуляться по Арбату до метро и обратно?
— Ты что это? Разговорчики.
— Между прочим, час дня. Единственный выходной пропадает…
— Как час? — Турецкий взглянул на часы.
Стрелки показывали пять минут второго. Господи! Ничего себе! Как это? Куда делось время?
— Ладно, Шура. Считай себя условно свободным.
— То есть?
— Ну, отдыхай где-нибудь в пределах досягаемости. И «трубу» не отключай. Я тебе в случае надобности позвоню. Все, пока!
Турецкий выскочил, в ближайшем переулке тормознул первую же машину, прыгнул на сиденье.
— К «Кропоткинской», потом Мансуровский переулок.
— Сколько?
— Не обижу, жми, друг, горю синим пламенем!
Выдворив Турецкого за дверь, Литвинов бросился в спальню. Жена лежала на постели, давясь рыданиями.
— Ну что ты? Что ты? — Он встряхнул ее за плечи. — Он что, твой родственник? Что ты так убиваешься?
— Это… было так ужасно. Я приезжаю, он сидит за столом… Уже холодный… Я одна… Ты не приехал…
— Я не мог приехать! У меня работа! А потом, было уже поздно. Я же сказал тебе по телефону, что нужно делать.
— Ну да, я вызвала «скорую». Его забрали. Но мне пришлось ночевать там одной… в доме, где…
— Марина, прекрати истерику! Сядь, выслушай меня!
Она послушно села. По опухшему лицу струились слезы.
«Боже, как она уродлива!» — подумал Литвинов и на мгновение отвернулся. Затем прижал к себе жену и тихо заговорил:
— Мариша, это, конечно, ужасно, что он умер. Я же не думал, что этот дебил выпьет литровую бутылку водки. Но с другой стороны… Что ни делается, все к лучшему. Ты сама подумай, кому он был нужен, этот урод? Никому, даже себе. И потом… Девочка моя, ты ради меня решилась на такие дикие, безрассудные поступки…
Она опять зарыдала в голос.
— Я… этого не хотела… Он говорил, что все будет понарошку…
— Понарошку… Господи, детский сад какой-то.
— Я не могла смотреть, как тебя истязают. Слушать эти звонки…
— Ну все, все, успокойся. Ты ради меня готова на все, я это знаю и ценю безмерно. Этот идиот устроил нам кучу проблем. Именно нам. Потому что сам-то он хоть и идиот, а понимал, что с него взятки гладки. Может быть, он даже умышленно сделал то, что сделал. Чтобы шантажировать нас всю оставшуюся жизнь. Но черта с два!