Убийственно хорош
Шрифт:
— Я лично знаю по крайней мере десяток более чем преуспевающих, красивых и удачливых женщин, которые втайне мечтают проснуться однажды утром и обнаружить, что их ненаглядные благоверные внезапно онемели. Правда-правда, я не вру! А уж сколько мужчин думают о том же в отношении своих жен!
Он улыбнулся недоверчиво, потом шире, а после, поцеловав по очереди обе мои ладони — и откуда в этом юном Тарзане столько утонченного эротизма? — бесшумно скрылся в тени, которую отбрасывал отцовский дом. А я осталась стоять посреди освещенного луной двора, обхватив себя руками
На рассвете меня разбудил стрекот. Чуть не свернув себе шею на шаткой лесенке, я выскочила из сарая и, прикрывая ладонью глаза, уставилась на изящную стрекозу, зависшую над крышей большого дома. Потом вертолет внезапно накренился вперед, задирая хвост, и ушел в сторону леса.
— Он улетает, — я растерянно махнула рукой в сторону удаляющегося звука.
Михаил Иванович, уже стоявший посреди двора, когда я выскочила, улыбнулся успокоительно:
— Недалеко, Мария Александровна. Возле дома нет места для посадки. Специально так сделал, чтобы незваные гости на голову не сваливались. А так Вадик показался нам, что свой, и полетел на площадку. Через полчасика придет и гостя приведет.
— Гостя?
— Да. Есть у нас кое-какие условные знаки. Вот и намекнул он мне, что не один прибыл. Но не волнуйтесь — чужие здесь не ходят. Да и не дам я вас в обиду, — глянул как-то странно, глубоко.
Черт! А ведь знает он про наши ночные дела с Никой… Мысли в голове заметались в судорожном желании найти нейтральную тему.
— А… А Вадик, это кто?
Вскинул рыжие лохматые брови:
— Мой пилот. Парень надежный, хотя и любит похулиганить… Молодежь, что возьмешь!
Еще один штришок к портрету лесного отшельника. Не каждый на Руси Великой может позволить себе собственный вертолет и личного пилота… К кому в гости занесла меня нелегкая? Впрочем, это выяснилось неожиданно быстро и самым удивительным образом.
Я приводила себя в порядок — на звук винтов вертолета вылетела во двор нечесаная, в одной только рубашке и босиком, — когда появился гость.
— Ты бы хоть свои звездья дома оставил, а то глаза слепят, — добродушно басил мой рыжебородый хозяин.
А вот и голос визитера. Я затаила дыхание, прислушиваясь.
— Некогда, Медведь Иванович. Некогда. Я ведь к тебе за помощью.
Неужели? Или показалось?
— Вот и славно, потому что и мне твоя понадобится. Чего надоть-то? — бодро откликался хозяин, а я, растопыренными пальцами приглаживая растрепанные волосы, уже торопилась вниз по лесенке к выходу из сарая.
— Да понимаешь, гостья моя пропала…
— Чудеса… Уж не эта ль? — Михаил Иванович кивнул Славе Ильченко — а это был именно он, я не ошиблась! — за спину, как раз туда, где только что в дверях сеновала нарисовалась я.
— Маша… — совершенно изумленно проговорил тот и, сдвинув на затылок форменную фуражку, потер лоб. Возможно, для того, чтобы разгладить собранные задравшимися в удивлении бровями морщины, и тем самым вернуть лицу обычное выражение.
— Твоя пропажа?
— Моя, Медведь Иваныч. Вот, черт побери! Да ты, видно, и вправду леший! Где ж ты ее взял?
—
Я подошла к мужчинам и, смущаясь, улыбнулась им по очереди.
— Доброе утро, Слава.
— Доброе утро… А мы уж чуть было не схоронили тебя, голуба-душа.
Я ахнула, а он заторопился рассказывать:
— Твоих-то ребят еще позавчера вечером бугай Петренковский привез. Напились, говорит, буянить начали. Хозяин, мол, и велел отправить. А Мария Александровна, де, решила задержаться. Ну, я чего? Решила, так решила. По телефончику отзвонил — спит, говорят. На часы глянул — и то, ночь на дворе. Звоню утром — ушла рыбачить с хозяином. А тут и твои мужики оклемались. А как оклемались, оператор сразу ко мне. Зеленый весь, худо человеку, но упорный. Говорит, опоили нас какой-то дрянью — с обычной водки, мол, так не дурею. Я было усомнился. Видел, как он у нас-то за воротник закладывал. А он нет, гнет и гнет свое: опоили и все тут, а раз опоили, значит, Мария Александровна в беде. Давай, говорит, всех в ружье!
Я прониклась благодарностью к этому, в общем-то, малознакомому мне человеку. А Ильченко тем временем продолжал, захлебываясь и размахивая руками, так что его полковничьи звезды, сияя на утреннем солнышке, и вправду вроде как начинали слепить. Или все дело было в слезах облегчения, которые внезапно навернулись мне на глаза?
— Ну-ну, Мария Александровна, — рыжебородый хозяин приобнял меня за плечи. — Пойдемте в дом. Мариша на стол накроет. А то и не по-людски как-то… Гостей держу на улице. Там и доскажешь, — это уже к Ильченко.
Через пять минут мы уже сидели за широким столом, Марина Ильинична, ступая бесшумно и легко, несмотря на свой довольно-таки солидный вес, расставляла приборы, а Слава, наконец-то освободившийся от фуражки, явно сильно мешавшей ему все это время, досказывал свою историю.
— Ну в ружье, не в ружье, а к Петренке пару БМПшек послал. Знаю я его, паразита. Ребятки шумнули, братву построили, везде пошарили, звонят — нет гостьи-то, пропала. Тут Петренко виниться начал. Сам понимаешь, со мной ему ссориться не резон… Во-от… Говорит, дескать, не досмотрели, заплуталась где-то столичная пташка, городская. Только на минутку и отлучилась-то по малой, значит, нужде. Глядь, и след простыл. Искали, искали — нет, словно леший утащил, — Ильченко облегченно рассмеялся, поглядывая на тихонько проскользнувшего в горницу Никиту. — Да… А знаешь, Маша, Михайло лешака этого своего в честь нашего тогдашнего лейтенанта, твоего Ники назвал.
Я изумленно распахнула глаза и перевела взгляд на столь же удивленного хозяина дома.
— Так вы, что ж, не познакомились? — Ильченко даже крякнул раздосадованно. — Ах ты медведина! Такую гостью принимаешь, а…
— Постой долдонить. Толком говори.
— Это ж дочка Луневская младшая. Сидишь в своем лесу…
— Замолч! — опять рыкнул Медведь Иванович, и задумчиво осмотрел меня, словно прикидывая что-то. — На могилке-то хоть бываешь?
— Бываю, как не бывать? — улыбаясь от уха до уха, откликнулась я.