Убийственно тихая жизнь (Что скрывал покойник)

Пенни Луиза

– Слушайте, инспектор… – Андре поднялся с кресла, уронив на пол спортивную страницу газеты. – Я ходил на охоту и уложил оленя в тот самый день, когда была убита Джейн Нил. Можете спросить Бокслейтера с бойни – он разделывал его для меня.

– Но сегодня вы тоже ходили на охоту. Разве лицензия разрешает отстрел больше чем одного оленя?

– Вы что, теперь еще и егерь? Да, я ходил сегодня на охоту. Буду убивать столько оленей, сколько мне надо.

– А ваш сын Бернар? Где он был в прошлое воскресенье?

– Спал.

– Спал так же, как и вы?

– Слушайте, ему четырнадцать. Мальчишки

по выходным любят поспать. Он спит, просыпается так долго, что я беситься начинаю, съедает, что я положил в холодильник, а потом возвращается дрыхнуть. Мне бы такую жизнь.

– Чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я безработный. Был космонавтом, но меня оттуда поперли. – Андре расхохотался: ему нравился собственный юмор; этот гнилой смех, казалось, еще больше омертвил комнату. – Да, вместо меня взяли однорукую черную лесбиянку.

Бовуар вышел из этого дома, горя желанием позвонить жене и сказать, как сильно он ее любит, потом рассказать ей о том, во что верит, обо всех своих страхах, надеждах и разочарованиях. Поговорить о чем-нибудь настоящем и имеющем смысл. Он набрал ее сотовый, и она ответила. Но слова застряли у него в горле, и он просто сообщил ей, что погода ясная, а она рассказала о кинофильме, который взяла напрокат. На этом разговор закончился. Возвращаясь в Три Сосны, Бовуар обратил внимание на запах, которым пропиталась его одежда. Полироль с запахом лимона.

Он нашел шефа перед домом мисс Нил с ключом в руке. Гамаш дожидался его. И вот, ровно неделю спустя после смерти Джейн Нил, они вошли в ее дом.

Глава одиннадцатая

– Матерь Божья, – прошептал Бовуар.

И потом после паузы, когда они оба не могли произнести ни слова:

– Господи Исусе.

Они замерли на пороге гостиной Джейн как вкопанные, словно стали свидетелями особо тяжкого происшествия. Но замереть их заставило не происшествие, а нечто более агрессивное, более преднамеренное.

– Будь я Джейн Нил, я бы тоже никого сюда не впускал, – сказал Бовуар, к которому вернулся светский язык. Но только на мгновение. – Хоть всех святых выноси.

Гостиная Джейн ошеломила их цветом. Огромные светящиеся цветы в духе Тимоти Лири [44] , психоделические трехмерные серебряные башни и грибы спереди и сзади, огромные желтые смайлики, марширующие у камина. Это был настоящий парад дурновкусия.

– Черт, – прошептал Бовуар.

Гостиная светилась в сгущающейся темноте. Даже потолок между старыми балками был обклеен обоями. Это была уже не шутка – карикатура. Любой поклонник квебекского наследства и архитектуры ощущал бы себя несчастным в этой комнате, а Гамаш, который был и тем и другим, почувствовал, как ланч поднимается у него из желудка.

44

Тимоти Фрэнсис Лири (1920–1996) – американский писатель, психолог, участвовал в кампании по исследованиям психоделических препаратов, разработчик программного обеспечения для психологических тестов.

Такого он никак не ожидал. Увидев эту какофонию цвета, он забыл, что предполагал

здесь увидеть. Но уж точно ничего подобного. Он оторвал глаза от уродливых смайликов и заставил себя посмотреть на широкие доски пола, обтесанные вручную человеком, спасавшимся от зимних холодов две сотни лет назад. Такие полы были редкостью даже в Квебеке, и некоторые (включая и Гамаша) считали их произведением искусства. Джейн Нил повезло: она жила в одном из сохранившихся крохотных первых домов из плитняка – камня, в буквальном смысле вырванного из земли, которую расчищали под сельскохозяйственные угодья. Владеть таким домом означало быть хранителем истории Квебека.

Но доски эти были покрашены в розовый цвет. С матовым отблеском.

Гамаш застонал. Бовуар даже сделал движение, чтобы поддержать шефа. Он понимал, как такое зрелище может расстроить истинного почитателя квебекского наследства. Это было святотатство чистой воды.

– Зачем? – спросил Гамаш.

Но смайлики хранили молчание. Как и Бовуар. У него не было ответа, но «les Anglais» [45] всегда удивляли его. Эта комната была еще одним свидетельством их необъяснимого поведения. Молчание затягивалось, и Бовуар почувствовал, что обязан шефу хотя бы попыткой ответа.

45

Англичане (фр.).

– Может быть, ей требовались перемены. Не так ли заканчивают свое существование большинство антикварных вещей в домах других людей? Наши деды продавали их богатым англичанам. Избавлялись от сосновых столов, шкафов, медных кроватей, а покупали всякую дрянь по каталогам.

– Да, – согласился Гамаш. Именно так и обстояли дела шестьдесят-семьдесят лет назад. – Но ты посмотри сюда. – Он махнул рукой в угол.

Поразительный буфет с резьбой в виде алмазных граней, с оригинальной светлой краской был наполнен старинной керамикой.

– А это… – Гамаш показал на громадный уэльский кухонный шкаф. – А это, – он подошел к приставному столику, – стол в стиле Людовика Четырнадцатого, ручная работа плотника, который был знаком с французским стилем и пытался ему подражать. Это же почти бесценная вещь. Нет, Жан Ги, Джейн Нил понимала толк в антиквариате и любила его. Я не могу понять, почему она, с одной стороны, собирала все это, а с другой – красила пол. Но я спрашивал не об этом. – Гамаш медленно повернулся, оглядывая комнату. В правом виске у него застучал молоточек. – Я не понимаю, почему мисс Нил не пускала сюда друзей.

– Разве это не очевидно? – спросил ошеломленный Бовуар.

– Нет, не очевидно. Если она сделала это, значит ей нравился такой стиль. Она наверняка не стыдилась бы этого. Так почему же она никого не приглашала? Можно даже предположить, что это сделал кто-то другой – скажем, ее родители в те дни, когда такие вещи были в…

– Мне не хочется вам это говорить, но мы снова вернулись к тем временам. – Бовуар недавно купил лавовую лампу, но не собирался говорить об этом шефу.

Гамаш поднял руки и потер лицо. А когда опустил их, то увидел комнату, какая могла бы явиться в галлюцинациях. Вот ведь чертовщина.