Убийственно тихая жизнь (Что скрывал покойник)
Шрифт:
– Корысть. Отвратительно, – сказала Рут и быстро прошла к лестнице и наверх по ступенькам.
Клара смотрела на Питера, который поднялся и пошуровал в дровах, и без того прекрасно горевших в камине. В ту ночь, когда она нашла Питера распростертым на земляном полу в подвале, она обняла его, прижала к себе. И то была самая большая близость между ними за прошедшие дни. После событий той страшной ночи он удалился на свой остров. А мост уничтожил. Возвел высокие стены. И теперь к Питеру было не подступиться – он стал недоступен не только для нее. Нет, физически она могла взять его за
Она посмотрела на его красивое лицо, испещренное морщинами беспокойства, исцарапанное при падении. Она знала, что он получил самую жестокую травму, которая, возможно, не залечится никогда.
– Я хочу взять вот это, – сказала Рут, спускаясь по лестнице.
Она помахала маленькой книжечкой и сунула ее в громадный карман своего потертого кардигана. Джейн в своем завещании приглашала всех своих друзей выбрать для себя на память какой-нибудь предмет из ее дома. Рут сделала свой выбор.
– Как ты догадалась, что это Бен? – спросила Мирна.
Она села и пригласила мужчин к ланчу. Тарелки с горячим супом были расставлены, в корзиночке на салфетке лежали булочки, только что с огня.
– Это пришло мне в голову во время приема здесь, в доме.
– И что такого увидела ты, что было недоступно нам? – спросил Оливье, присоединяясь к ним.
– Дело было в том, чего я не увидела. А не увидела я Бена. Я знала, что «Ярмарочный день» – это дань памяти Тиммер. Все люди, важные для Тиммер, были изображены на этой картине…
– Кроме Бена! – вставила Мирна, намазывая маслом горячую булочку и глядя, как масло сразу же начинает таять. – Как глупо не заметить этого.
– Сколько времени я потратил, прежде чем понял, – признал Гамаш. – А понял, только разглядывая «Ярмарочный день» у себя в номере. Бена на картине не было.
– Бена на картине не было, – повторила за ним Клара. – Я знала, что Джейн никак не могла его пропустить. Но его не было на картине. Оставалось только предположить, что он там был и это его лицо оказалось замазанным.
– Но почему Бен запаниковал, когда увидел «Ярмарочный день»? Что такого ужасного было в том, что он увидел себя на картине? – спросил Оливье.
– А вы подумайте, – сказал Гамаш. – Бен в последний день выставки вколол матери смертельную дозу морфия, как раз в тот момент, когда шло ярмарочное шествие. Он устроил себе алиби – все знали, что он в Оттаве на выставке антиквариата.
– И он там был?
– Да. Даже купил там кое-что. Потом примчался сюда – езды всего три часа на машине – и дождался, когда начнется шествие…
– Он знал, что я оставлю его мать одну? Как он мог это знать? – спросила Рут.
– Он знал свою мать. Знал, что она настоит на этом.
– И она настояла. Нужно мне было остаться.
– Откуда ты могла знать, Рут? – сказал Габри.
– И что дальше? – спросил Оливье, макая свою булочку в суп. – Он посмотрел на картину и…
– Увидел себя. Явно на этом шествии, – ответил Гамаш. – На трибунах. И тогда он поверил: Джейн знает, что он сделал, знает, что он в тот день был в Трех Соснах.
– И
– Неизвестная женщина рядом с Питером, – вставила Рут. – Именно там Джейн и должна была изобразить Бена.
Питеру потребовалось сделать усилие над собой, чтобы не опустить глаза.
– Тем вечером в гостинице после вернисажа все стало ясно, – сказала Клара. – Он не начал запирать дверь после убийства. Все запирали, а Бен – нет. Потом еще скорость, с которой он работал, расчищая стены. Вернее, отсутствие всякой скорости. А в ту ночь, когда мы увидели здесь свет, Бен сказал, что пришел, чтобы компенсировать свою медлительность в расчистке стен, и я поверила, но потом мне пришло в голову, что даже для Бена это немного неубедительно.
– Как выясняется, – добавил Гамаш, – в доме Джейн он искал вот это. – Он поднял папку, которую Бовуар нашел в доме Йоланды. – Эти наброски Джейн делала на ярмарках в течение шестидесяти лет. Бен думал, что там могут обнаружиться наброски для «Ярмарочного дня», и хотел изъять их оттуда.
– А на этих набросках можно что-нибудь понять? – спросил Оливье.
– Нет, они слишком черновые.
– А потом был еще лук, – сказала Клара.
– Лук?
– Когда я пришла в дом Бена на следующий день после убийства Джейн, он жарил лук для соуса чили. Но Бен прежде никогда не готовил. И я, будучи эгоисткой, поверила ему, когда он сказал, что делает это ради меня. Я зашла в одну из его комнат и почувствовала запах чистящей жидкости, – вернее, я подумала, что это чистящая жидкость. Такой успокаивающий запах, который убеждает тебя, что все чисто и ухожено. Я решила, что Нелли приходила к нему и сделала уборку. А потом я говорила с Нелли, и она сказала, что Уэйн был очень болен и она вот уже целую неделю нигде не убирала. Вероятно, Бен пользовался растворителем, а с помощью лука хотел скрыть запах.
– Именно так, – подтвердил Гамаш, отхлебнув пива. – Он взял «Ярмарочный день» из галереи в Уильямсбурге в ту субботу после обеда, затер собственное лицо и нарисовал другое. Вот только с выбором лица он совершил ошибку. И еще он использовал собственные краски, а у Джейн были другие. Потом он вернул картину в галерею, но теперь ему нужно было убить Джейн, прежде чем она увидит изменения.
– Благодаря вам, – обратилась к Гамашу Клара, – мне все стало ясней ясного. Вы все время спрашивали, кто еще видел работу Джейн. И я вспомнила, что Бен за тем обедом спрашивал у Джейн, не возражает ли она, если он съездит в Уильямсбург посмотреть ее картину.
– Ты думаешь, он уже в тот вечер начал подозревать? – спросила Мирна.
– Вероятно, он почувствовал какое-то беспокойство. Его больная совесть сыграла с ним злую шутку. Нужно было видеть выражение его лица, когда Джейн сказала, что на картине изображено шествие и в ней имеется скрытое послание. При этом она посмотрела на него.
– И еще у него был странный вид, когда он читал это стихотворение, – вспомнила Мирна.
– Какое стихотворение? – спросил Гамаш.
– Из Одена. Я вон там вижу эту книгу – в стопке рядом с тобой, Клара. «Избранные сочинения У. Х. Одена».