Шрифт:
Маркиз де Санта Клаус
Аббат Жером Фукс, кюре Мортфона, городка в департаменте Мёрт и Мозель, опустил раку святого Николая на стол в ризнице и облегченно вздохнул.
Заморозки согнали с гнезд последних аистов. Стаи изможденных ворон с карканьем кружили вокруг колокольни. Крохотная площадь была запружена веселой толпой, в которой мелькали раскрасневшиеся детские лица. Пышущие здоровьем девчушки водили хоровод и распевали:
Однажды отправились— Глядите! — раздался мальчишеский голос. — Чудище сбрасывает кожу!
Шествие ряженых кончалось.
В центре веселья «г-н святой Николай» отвязывал нечто, похожее на медведя желтоватого окраса, которого он около часа водил по округе, и этот монстр — или, вернее, пекарь Пудриоле, с радостью вошедший в роль, — стаскивал с себя шубу, бормоча:
— Проклятье! Чтобы шестого декабря была такая жара! Я весь взмок!
Между тем святой Николай, покровитель Лотарингии, снимал пестрый хитон, митру, накладные усы и бороду. Очки, которые он водрузил на нос, вернули ему внешность ризничего и его подлинное имя — Блез Каппель.
При виде жизнерадостного верзилы в белом фартуке, поверх которого под поясом был заткнут целый арсенал топориков, сечек и длинных кухонных ножей, девочки оживились и заголосили:
Едва оказались они в дому —Мясник убил их по одному,Потом разрезал на сотни частейИ в бочку для солки бросил детей…Человек с ножами смеялся. Его звали Матиас Хаген. Каждый год в день святого Николая он изображал на праздничном шествии мясника, убийцу трех малюток, которых, по преданию, святой воскресил семь лет спустя. Матиасу вовсе не нужно было переодеваться, чтобы сыграть свою роль: он и в самом деле торговал мясом на Козлиной улице.
— Эй ты, толстяк! — крикнул он. — Пошли к «Святому Николаю-батюшке», пропустим по кружке пива! Идешь, фотограф?
Блез Каппель вошел в церковь. Он был так близорук, что даже очки не помешали ему наткнуться на скамью.
Прихожане разбредались по домам. Старики, сидя у порога на низких скамеечках, со смаком докуривали длинные трубки. Пробило пять часов. Темнело. Юные голоса перекликались на улице:
— Сюзель, если не поторопишься, уйдем без тебя!
— Идите! Мне-то что?
— Мадемуазель Золушка, не выпьете ли с нами рюмочку ликера?
— Мне некогда! И что скажут мои птички?
Изысканно одетый человек с орлиным носом и угрюмым выражением лица шел в одиночестве по улице.
А девочки все пели:
Семь лет пролетело с тех пор — и вотСвятой Николай вдоль поля идет.Идет вдоль поля — и вечеркомК мяснику он стучится в дом.Едва оказался святой в дому —Сказал, чтоб подали ужин ему…В ризнице аббат Жером Фукс, мужчина среднего роста, с темной густой бородой и кротким лицом, подошел к сейфу, чтобы запереть в него раку с мощами святого Николая, и внезапно вздрогнул, В стенном шкафу для церковных облачений раздался шорох. Священник схватился рукой за грудь: достаточно было ничтожного повода, чтобы его больное сердце забилось с удвоенной силой. Вскоре он успокоился. «Должно быть, это кот матушки Мишель», — улыбнулся аббат.
Минутой позже ризничий Блез Каппель, успев преклонить колени перед главным
Аббат Фукс лежал на каменных плитках пола лицом к потолку и раскинув руки. Блез Каппель присел на корточки возле священника.
Тот был в сознании. Дрожащим пальцем кюре показал на распахнутый шкаф, а потом на нижние ступени узкой лестницы, которая вела из ризницы вверх со стороны, противоположной входу.
Он пробормотал:
— Кто-то в маске… Прятался в шкафу… Убежал по лестнице…
Блез Каппель был человеком тщедушным, но отважным. Он схватил лежавшие у камина щипцы и метнулся вверх по ступеням.
— Постойте, Каппель! — простонал кюре. — Лучше бегите за помощью.
Но ризничий уже исчез. До аббата Фукса донесся его крик:
— Через окно он не ушел!
Священник поднялся с пола, постепенно ему становилось легче дышать.
— Будьте осторожнее, Каппель! — бросил он в ответ.
Наверху раздался дробный стук быстрых шагов, потом характерный скрип резко открываемых створок шкафа, и, наконец, послышались обрывки фраз:
— Никого!.. А тут?.. Тоже!.. Где же он, черт возьми?
Кюре, заинтригованный происходящим, последовал за Блезом Каппелем.
Прямо над ризницей находилась просторная комната, из которой не было других выходов, кроме лестницы и окна, расположенного примерно на трехметровой высоте над садом при доме священника. Комната была уставлена скамьями перед возвышением с фисгармонией. Время от времени кюре устраивал здесь, в зале благотворительного общества, богословские беседы с молодыми прихожанами, а одна из верующих, женщина с острым подбородком, обучала юных девушек грегорианскому пению и проводила детские праздники. Ее звали Софи Тюрнер, она была сестрой ювелира Макса Тюрнера, но дети называли ее матушкой Мишель из-за ее кота, сущего бродяги, который раз в неделю исчезал из дому, а его хозяйка имела привычку оповещать об этом каждого встречного [1] .
1
Матушка Мишель — персонаж одноименной народной песенки, начинающейся словами: «У матушки Мишель пропал бродяга-кот…»
В комнате было три вместительных стенных шкафа. Ризничий оставил дверцы открытыми, вывалив на пол все содержимое. По паркету была разбросана старая одежда, в которую наряжались по случаю праздников: облачение Деда Мороза — широкий балахон и красная шапка с белой опушкой — и выделяющийся на пестрой тряпичной груде оливковый наряд сказочного Деда с розгами. Шкафы были пусты. Никого под скамьями, никого позади фисгармонии.
Аббат и ризничий выглянули в окно. На размокшей земле сада, на дорожках, на пустых в эту пору куртинах, вплоть до неширокой стены, покрытой остриями черепков и возвышавшейся на добрый десяток метров, — нигде ни единого отпечатка следов.
Значит, никто из окна не выпрыгивал. Быть может, неизвестный вскарабкался на стену и ушел по крыше церкви? Исключено — там ни единой неровности, за которую можно зацепиться, ни единого окна, из которого могла бы свешиваться веревка.
Аббат Фукс и Блез Каппель в недоумении уставились друг на друга. С площади, ослабленные расстоянием, до них долетали девичьи голоса, все еще распевавшие балладу про святого Николая:
«Мне б солонины, — он говорит, —Что в бочке для солки семь лет лежит…»Едва мясник услыхал о том —Выбежал вон и бросил дом…