Убийство девушку не красит
Шрифт:
Катя быстро начинала беспричинно злиться, от пустяков заводилась с полуоборота, срывалась на близких. От сознания собственной черствости злилась еще больше, вспыливала еще быстрее…
После корила себя, ругала последними словами. Бросалась с неловкими извинениями, неуклюжими реверансами и от бессилия глухо плакала по ночам в подушку. Пыталась даже следовать советам из гламурных женских журналов – в борьбе со стрессом ухаживать за собой. Сделала новую прическу, новый маникюр, ублажала себя у косметолога и в примерочных магазинов. Потратила кучу денег, но все равно мало помогало.
По-прежнему Катя чувствовала себя механизмом, в котором поломалась какая-то не самая важная шестеренка: вроде бы еще крутится, но уже не так, как должно…
Последним экспериментом по налаживанию мира в душе стала поездка на дачу к Павлову. Сам Павлов с семьей отбыл отдыхать в Черногорию, а чудесный загородный дом на берегу залива оставил на Катино попечение.
По-честному, попечения ее здесь вовсе не требовалось, все заботы по охране и поддержанию дома нес на себе шустрый Савельич, мужичок неопределенного возраста, чистенький и трезвый любитель философских книг и канала «Культура».
Охранник из Савельича был неважнецкий, как он сам о себе говорил – «соплей перешибешь», да и подвигов по охране частной собственности никто от него не ждал. Для отражения вторжений лихоимцев несли здесь службу ребята покруче. «Наш иностранный легион», – иронично называл их Савельич, практически незаменимый во всех остальных делах: истопить баню, выкосить траву на газонах, полить, прибить, починить, наладить лодочный мотор. Да и много других важных мелких и крупных обязанностей выполнял маленький интеллигентный дедок, незнамо где отрытый Павловым за скромное право круглый год жить в пристройке за баней.
Павлов звал Савельича «наш барабашка», плохо представляя, как обходилась раньше без него семья.
Катя сразу влюбилась в этот дом под старыми скрипучими соснами, в этот берег с песчаным обрывом к воде, в бесконечный пляж с прогретым солнцем серым песком и горячими валунами гранита. И в тишину. Ночью, когда детвора и подростки с трудом загонялись спать, выключалась музыка, стихали натруженные моторы мопедов и скутеров, становилось непривычно тихо, а в раскрытые окна доносился мерный плеск волн, ровное дыхание воды.
Уже несколько дней жили они здесь вдвоем, Катя и Боб, наслаждаясь покоем, одиночеством, целебным сосновым воздухом, близостью воды. Савельич тихо сновал в отдалении, «работал работу», сам не навязывался. Но и не отказывался от разговоров. Пойманный на крючок первым же вопросом, с удовольствием усаживался поблизости, складывал на коленях руки с узловатыми подагрическими пальцами и начинал неспешные рассуждения, уводящие его далеко от первоначальной темы. Непротивленческие его экскурсы нисколько не раздражали Катю, наоборот, действовали успокаивающе и умиротворяющее. Как плеск воды.
Ни к чему не обязывало и общение с соседями. Так, легкие беседы с книксенами:
– Ах, ваша чудесная собачка!..
– Нет-нет, она не кусается и детей любит. Не бойтесь.
– Ой, вроде погода портится. Вы прогноз не слышали?
– Да, обещали дождь. Не хотите ли почитать последний «Космополитен»?
– Спасибо, если позволите…
Вдвоем
Оказавшись в спасительном одиночестве, но в одиночестве свободном, Катерина многое передумала, пытаясь навести порядок в собственной душе. Каждый день давала себе новые клятвы и обещания, по большей части несбыточные. Например, бросить курить с понедельника или делать зарядку каждое утро, начиная с завтрашнего дня.
Нынешнее утро тоже не предвещало никаких непредвиденностей. Выспавшись вволю, встали и позавтракали, после отправились на обычную свою прогулку вдоль берега.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, Катенька. Ах, какая все же чудная ваша собачка!
– Привет, Машенька, как ты загорела. И панамка у тебя какая красивая!
– Что-то погода опять портится…
– Да, такая жалость. Купаться холодно.
Боб весело и отважно нападал на мелкие резвые волны, изредка гавкая и морща потемневший от воды мокрый нос. И надо же было попасться на дороге этому коту!..
Завидев неприятеля, Боб мгновенно забыл обо всех радостях мира, гонимый лишь охотничьим инстинктом. Он вытянулся длинной колбаской, вжал голову в широкие плечи, пригнулся бычком и, вздыбив загривок, бросился к серо-полосатому гаду.
Кот быстро просек ситуацию, понял, что сейчас будут бить, и, резко подпрыгнув вверх с места, кинулся наутек.
Это было как раз то, что нужно. Бить кота просто так, от нечего делать было совсем не спортивно, покорно сидящий, сжавшийся в комок, он никому не был нужен. Но радость погони! Сладость настоящей охоты на зверя!.. С низкого старта Боб припустил за движущейся мишенью так, что только мелькнули уши, вытянулись за спину параллельно земле. Он летел роскошной рыжей стрелой, оглашая округу звонким визгом победителя. Кот, не растерявшись, где-то далеко впереди вильнул в сторону домов. Боб не уступал, нагоняя.
И теперь Катя в панике карабкалась по осыпающемуся песку. Давно потеряла она Боба из вида, бежала на доносившийся издали визг. Сухой мелкий песок набился в легкие спортивные тапки, мешал бежать и натирал голые ноги. Дыхание сбилось, и сердце выпрыгивало из груди, подступив к горлу тяжелым солоноватым комком. Катя боялась, что пес просто-напросто потеряется в малознакомом месте, не найдет обратной дороги. Она бежала, громко крича:
– Боб! Боб, ко мне! Боб, вернись!
Несколько раз, когда Боб влипал в серьезные собачьи неприятности и понуро приплетался домой с исполосованной острыми когтями мордой, Катя решала для себя вопрос: что выбрать – спокойную размеренную жизнь на поводке или же пьянящую радость свободы. И, приняв за друга окончательное решение, делала вид, что готова будет сказать в тяжелую минуту: «Он прожил короткую, но яркую жизнь!»