Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Почему же невероятно – это вполне возможно. Но люди каждый день встречаются на дорогах – без того, чтобы кого-то из них при этом убили.
– Что верно, то верно, - рассмеялся Целий.
– Но бывают действительно непредвиденные случайности. – Цицерон соединил подушечки пальцев.
– Не всегда же человек успевает уследить за своими рабами; в особенности если рабы эти – гладиаторы, тренированные на то, чтобы защищать его, реагируя при малейшем признаке опасности. Тирон, отметь, что Милону следует освободить кое-кого из своих рабов, которых иначе могут вынудить давать
– Если дойдёт до суда, ты хочешь сказать? – спросил я.
Милон крякнул. Цицерон снова пошевелил пальцами.
– Я убеждён, что Милон ещё может стать консулом. Он вполне достоин этого за свою службу республике. Но следует подготовиться и к худшему развитию событий.
– Ты имеешь в виду, к суду за убийство. Чем могут повредить Милону показания его рабов?
Цицерон немного поразмыслил.
– Ты прав, Гордиан. Если Милон станет тянуть с их освобождением слишком долго, это будет плохо выглядеть. Чем раньше, тем лучше.
– И представить их освобождение как награду за верную службу. – Вставил Целий.
– Они же спасли ему жизнь.
– А они его спасали? – спросил я.
Целий глянул на меня, как на недоумка.
– Это то, что мы собираемся сказать.
Я начал терять терпение.
– Вы всё время говорите о том, что могло бы быть. О том, чему поверят и чему нет; насколько правдоподобно будет выглядеть та или иная версия. Вы могли бы с таким же успехом сочинять комедию для театра.
– Лучше сочинять комедию, чем трагедию, - парировал Целий.
– Мы адвокаты, Гордиан, - мягко сказал Цицерон. – Это наша работа. Как бы это объяснить… Мы с тобой по-разному смотрим на вещи. Ты считаешь, что правда ценна сама по себе. Но это иллюзия, Гордиан! Поиск правды – занятие для греческих философов, у которых в этом мире нет других дел. Мы римляне, Гордиан, мы миром правим. Без нас наступит хаос.
Он задумчиво посмотрел на меня и, видя, что я всё ещё не убеждён, продолжал.
– Ближайшие дни и месяцы будут решающими для всего, что есть в этом городе честного и достойного. Ты сам видел, что творилось вчера; видел разгул слепой страсти к разрушению и осквернению. Можешь ты представить себя в этой толпе? Сомневаюсь. Понимаешь, во что превратится Рим, если подобные люди прорвутся к власти? В кошмар наяву. Суди сам, на чьей ты стороне.
Я оглядел всех по очереди – Цицерона, решительного и непреклонного; Тирона, склонившегося над вощеной табличкой; Целия, сосредоточенного и всё же готового в любой момент улыбнуться; и Милона, который выпятил челюсть, как упрямый мальчишка, которому не терпится пустить в ход кулаки.
– А что в действительности произошло на Аппиевой дороге? – спросил я.
Они лишь молча смотрели на меня. Затем Цицерон мягко перевёл разговор на другую тему, а через некоторое время учтиво, деликатно, неумолимо дал мне понять, что мой визит подошёл к концу.
Я ушёл из его дома, так ничего толком и не узнав; не узнав даже, зачем, собственно, он меня звал. Цицерон и сам, казалось, не знал, что ему от меня нужно; просто прощупывал, выясняя, можно ли будет поставить
Глава 7
Осада дома интеррекса Лепида продолжалась и на другой день. И на третий. И на четвёртый. Приверженцы Сципиона и Гипсея требовали немедленных выборов консула.
На Форуме с утра до вечера толпился народ. Люди приходили поглазеть на обгорелые развалины курии. Одни шумно горевали, другие шумно радовались. Одни возлагали к почерневшим ступеням цветы, дабы почтить память Клодия; другие эти цветы разбрасывали и топтали. Перебранки не прекращались; драки вспыхивали то и дело.
Храмы и банкирские конторы на Форуме стояли закрытые. Религиозные церемонии не справлялись; деловая жизнь в Риме замерла.
Тем не менее, повседневная жизнь продолжалась. Каждое утро Бетесда посылала наших рабынь на рынок за продуктами. Времени теперь, правда, на покупки уходило больше обычного, потому что в город приезжало меньше торговцев; но возвращались женщины неизменно с полными корзинами. Белбо, посланный принести пару обуви, которую я отдал починить в день перед убийством Клодия, рассказал, что в квартале сапожников работают как обычно. Простые люди занимались повседневными делами, зарабатывая на хлеб насущный.
И всё же страх ощущался повсюду. Рим был подобен заблудившемуся в ночи путнику, продвигающемуся вперёд на ощупь, то и дело замирая и оглядываясь в ожидании чего-то ужасного.
Эко приходил каждый день. Я рассказал ему, что был у Цицерона.
– Они все попросту рехнулись, если думают, что Милон может пройти на выборах, - заявил он, выслушав мой рассказ. – Но в одном Цицерон прав: с сожжением курии клодиане перегнули палку. Это отпугнуло всех мало-мальски зажиточных людей. Убийство – гнусность; но пожары просто наводят смертельный ужас.
– И всё же огонь считается символом очищения – возразил я.
– На похоронах. Или же в поэмах. Но когда начинают сжигать здания, огонь может означать лишь одно: уничтожение всех без разбора. Он несёт гибель, не различая, кто прав, кто виноват. Идея очищения республики звучит возвышено лишь в речах ораторов. Едва начинают гореть дома гибнуть люди, как всякая поэзия живо исчезает. Когда реформаторы принимаются чинить произвол, люди отшатываются от них.
– То есть любой, кому есть, что терять, предпочтёт нынешнее положение вещей любым переменам.
– Именно. По-другому просто быть не может.
– Но разве это не значит, что у Милона есть шанс пройти на выборах?
– Он не пройдёт. На нём убийство Клодия. Оно компрометирует его, как ни кинь.
– Ну, об убийстве нам, по сути, ничего не известно. – Я потёр подбородок. – А как насчёт Гипсея и Сципиона? Разве они так уж чисты? Клодий поддерживал их, а клодиан теперь боятся.
– Боятся, верно; но Гипсея и Сципиона с сожжением курии никто не связывает.
– Но чернь-то они мутят не хуже Клодия. Это ведь их сторонники держат в осаде интеррекса. Значит, для людей зажиточных они ничем не лучше Клодия.