Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Возможно. Но я выехал ещё затемно и что решили в сенате, не знаю.
– Значит, тебе нечего сообщить мне? Зачем же Помпей тебя прислал?
– Чтобы я у тебя кое-что для него узнал.
Сенатор поднял бровь.
– Вот как.
– Великий – Гней Помпей поручил мне выяснить обстоятельства смерти Клодия.
– Ну, в Риме об этом говорено достаточно.
– То, что говорят и то, что было на самом деле, не всегда одно и то же. Помпей хочет знать, как всё случилось.
– Он собирается покарать виновных сам? – Тедий явно был более настроен получать сведения, нежели делиться ими.
– Полагаю, он хочет досконально знать обстановку. Ни один полководец не может действовать, когда всё вокруг окутано туманом. Это ведь ты с дочерью
– Да кто же этого не знает? Тело доставили в Рим в моих собственных носилках.
– Мне нужно уяснить, как всё происходило. В котором часу вы выехали с виллы?
Мгновение Тедий лишь смотрел на меня с непроницаемым лицом. Похоже, сенатор не привык, чтобы его так откровенно допрашивали – в особенности если допрашивающий настолько ниже его по положению. Всё же он ответил.
– Мы с дочерью выехали около девяти в сопровождении охраны. Я рассчитывал быть в Риме ещё до наступления темноты.
– Когда вы заметили неладное?
– Когда подъехали к святилищу Доброй Богини. Моя дочь чрезвычайно благочестива; всякий раз, когда мы едем в Рим, она непременно останавливается у алтаря Доброй Богини, чтобы принести ей дар. Но в тот раз мы наткнулись у святилища на большую свиту. Люди были в полной растерянности; слуги бестолково суетились, охранники что-то кричали друг другу. Тогда-то мне и стало ясно, что что-то, как ты выражаешься, неладно. Что это люди Милона, я понял, когда увидел его жену, Фаусту Корнелию. Она сидела в повозке, запахнувшись в плащ, с лицом белым, как мел – и вовсе не из-за пудры. Вокруг неё хлопотали слуги, обмахивали её веерами. Потом ей это, видимо, надоело, потому что она закричала на них, и они сразу же кинулись в разные стороны, как распуганные голуби.
– А Милон?
– Потом я увидел и его. Он стоял в окружении своих телохранителей; все они держали в руках мечи, и на некоторых мечах была кровь. А на дороге валялись убитые. Я велел дочери плотнее задёрнуть занавески со своей стороны и не показываться из носилок. Завидев нас, люди Милона выставили мечи; но я назвал себя, и Милон велел своим рабам опустить оружие.
– Он что, твой друг?
Тедия передёрнуло.
– Наверно, он по-своему полезен. Другом я его не считаю. Что это за мужчина, который терпит такую жену, пусть она даже дочь диктатора? К тому же, мне не нравится, когда человек берёт себе имя более славное, чем он сам. Второй Милон Кротонский, подумать только. Я спросил его, что случилось. Он ответил, что на него напала разбойничья банда.
– Банда?
– Думаю, он не хотел говорить, что произошло, поэтому и сказал первое, что пришло в голову. Надо же было как-то объяснить случившееся. Он заявил, что нападавшие обратились в бегство по направлению к Бовиллам, и часть его людей кинулась вдогонку. Посоветовал мне повернуть назад – дескать, ехать в Бовиллы опасно. Я спросил, много ли разбойников. Он сказал, что много, и все вооружены до зубов. «Так уж и много», - сказал я. Он снова стал говорить, что мне лучше вернуться на свою виллу и выехать завтра утром; но я ответил, что завтра утром у меня в Риме неотложное дело. Видя, что поворачивать назад я не намерен, он предложил мне подождать, пока вернутся его люди и сообщат, что опасность миновала. Это показалось мне разумным, и я уж хотел было согласиться, но тут Фауста Корнелия двинулась в нашу сторону со всеми своими слугами. Я лишней минуты не желал оставаться в обществе этой шлюхи, потому заявил Милону, что вполне полагаюсь на собственных телохранителей, и поехал дальше.
– Вниз, в Бовиллы?
– Да. Моя дочь… Он заколебался.
– Что с ней?
– Это не имеет отношения к тому, что тебя интересует.
– Прошу тебя, мне важна каждая деталь.
Он чуть склонил голову набок и некоторое время разглядывал меня.
– Ладно, - сказал он наконец. – Будь по-твоему. Моя дочь вдруг вспомнила, что не поднесла дара Доброй Богине. Тедия, как я уже говорил, в высшей степени благочестива. Ей казалось дурным предзнаменованием не почтить богиню
– У самых Бовилл мы наткнулись на труп. Весь изрубленный; крови целая лужа. Я велел Тедии не смотреть; но она всё равно перепугалась и принялась уговаривать меня повернуть назад. Я не стал её слушать и велел носильщикам двигаться быстрее. Мы приблизились к харчевне. С первого же взгляда было ясно, что там произошла битва. Двери выломаны, ставни сорваны с петель. Вокруг валялись убитые. Должен признать, мне сделалось не по себе, и я прошептал молитву Меркурию. Похоже было, что здесь и вправду побывали разбойники, разграбили харчевню и перебили всех, кто там был. Но куда же подевались телохранители Милона, которые за ними гнались? Неужели они все перебиты? Или же бежали с поля боя и теперь прячутся в лесу? И куда подевались сами разбойники?
– Я велел носильщикам остановиться. Тедия помогла мне выйти из носилок. Я хотел посмотреть - может быть, кто-нибудь из этих людей ещё жив, и ему можно помочь.
– Мы подошли к тому, кто был ближе всех. Это оказался Публий Клодий.
– Ты узнал его сразу же?
В конце концов, сенатор вряд ли ожидал обнаружить там Клодия; а мёртвого, чьё лицо лишено всякого выражения, порой бывает трудно узнать.
– Ещё бы мне его не узнать, - отвечал Тедий. – Насмотрелся бы ты с моё на его выступления в сенате. – Он покачал головой.
– Вот ещё один, кто взял себе новое имя, сменив гордое патрицианское Клавдий на плебейское Клодий ради того, чтобы снискать приверженность черни. Более того, отказался от патрицианского статуса и перешёл в разряд плебеев! Должно быть, его предки прокляли его из царства мёртвых. Он встретил смерть на дороге, названной в честь того, чьё имя исковеркал. Что ж, поделом ему, – заключил сенатор и умолк, глядя мимо меня в окно.
– Но ты не оставил его валяться на дороге, - сказал я, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
Тедий вздохнул.
– Клодий был угрозой для республики. Его смерть – сущее благословение и для Рима, и для этой горы, которую он осквернил. Но он был сенатор, собрат. И Клавдий по крови, как бы он ни исковеркал своё имя и к какому бы сословию себя ни причислил. Негоже было оставлять его валяться на дороге, точно дохлую собаку. Да и что толку презирать того, кто уже мёртв? Я велел носильщикам забрать тело в носилки и доставить его вдове с должным уважением.
– А почему не на его виллу – это ведь гораздо ближе?
– Мне казалось более подобающим отвезти его в город.
– А сам вернулся с дочерью на виллу?
– Ни у меня, ни у неё не было ни малейшего желания сидеть три часа кряду рядом с окровавленным трупом. К тому же я не собирался подвергать её опасности. Я ведь думал, что Клодий погиб от руки тех самых разбойников, которые напали на Милона. Пожалуй, сейчас кажется глупым, что я не сообразил сразу же, что это Клодий и Милон схватились друг с другом, а никаких разбойников не было и в помине. Но тогда я поверил Милону на слово. Поверил, что на Аппиевой дороге он столкнулся с разбойничьей шайкой, и что та же шайка напала на Клодия и его людей в Бовиллах и всех перебила – до или после столкновения с Милоном. Вот я и решил, что дальше ехать опасно. Мы с Тедией и охраной вернулись на виллу пешком.