Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
Мы заморили червячка тёплым свежевыпеченным хлебом с семенами кунжута, щедро сдобренной мёдом овсянкой и яблочным компотом. Давус с трудом приковылял в столовую. Он едва мог сидеть, то и дело морщился и кряхтел от боли, но аппетита ему это совершенно не убавило. Он умял столько же, сколько мы с Эко, вместе взятые.
Я намеревался добираться до виллы Клодия верхом по Аппиевой дороге; но управляющий, узнав о цели нашего пути, посоветовал пойти пешком.
– Так ближе, - пояснил он. – Да и незаметнее. Тропа хорошая, идти по ней легко. День, по всему видать, будет тёплый. В такой день идти через рощу одно удовольствие.
–
– Священная роща Юпитера… вернее, то, что от неё осталось.
– Пожалуй, мы так и сделаем. Пошли, Эко. Что ж, Давус, - обратился я к рабу, - тебе повезло. Тебе не нужно опять ездить верхом – во всяком случае, на ближайшие пару часов.
Давус улыбнулся, и тут же передёрнулся от боли, вставая.
Я не пожалел о том, что последовал совету управляющего. Идти было легко, утро выдалось ясное и тёплое, и вид открывался великолепный. Над нами вздымалась вершина Альбы; далеко внизу простиралась равнина. Озера отсюда не было видно; шум далёкого моря сюда не долетал. Мы вошли в лес; он встретил нас тишиной и отгородил от мира; лишь в редких просветах между стволами проглядывали освещённые косыми лучами утреннего солнца верхушки растущих ниже по склону деревьев и широкая лента Аппиевой дороги.
Я шёл по тропе, вслушиваясь в шорох опавших листьев под ногами, скользя взглядом по испещрённым тенями валунам, любуясь причудливым узором голых ветвей на фоне безоблачного неба. Сколько себя помню, меня всегда манили загородные тишь и спокойствие. Они и теперь оставались притягательны, хотя моя попытка пожить за пределами Рима, в поместье в Этрурии окончилась полнейшей неудачей. С тех пор много воды утекло, и многих не стало.
Идущая под гору тропа вывела нас к развалинам Дома весталок. Среди камней и старого дерева всё ещё можно было по остаткам стен различить очертания отдельных помещений. Все украшения исчезли, за исключением нескольких фрагментов мозаичных полов, повреждённых при снятии и брошенных. Безголовая расколотая мраморная женская статуя, валяющаяся на земле, напомнила мне о Минерве в моём саду. Здешняя богиня, скорее всего, была сброшена с пьедестала не грабителями, а неумелыми рабочими; но рабочих с грабителями роднило то, что служили они тому же человеку. Живой или мёртвый, Клодий сеял вокруг себя разрушение и запустение.
Я немного походил по очерченным обломками стен прямоугольникам – бывшим кельям и столовой, куда меня ни за что не допустили бы, когда дом ещё существовал. Какой запах стоял в этих комнатах, какие звуки раздавались в этих стенах, какие тени ложились на эти полы? Старшая жрица сожалела о навсегда утраченной атмосфере старины. Я ощущал присутствие престарелой весталки, её печаль и горькую насмешку куда сильнее, чем присутствие богини, наверняка покинувшей осквернённое место вместе со своей отбитой и непонятно куда исчезнувшей головой.
Выше по склону проглядывали сквозь деревья белые колонны и крыши круглого храма Весты – её первоначального храма, как сурово напомнила мне старшая весталка. Даже при дневном свете и на таком расстоянии я мог разглядеть никогда не гаснущее пламя по отблеску, которое оно отбрасывало на плавные линии белоснежных мраморных колонн. Храм и роща вокруг него остались нетронутыми. Как ни дерзок был Клодий, но посягнуть на священный огонь Весты он всё же не посмел.
Мы продолжили путь, и постепенно лес вокруг
– Наверно, дело в том, что в обычных лесах и рощах деревья вырубают, и потом они вырастают опять. А деревья в священных рощах никогда не трогают, и оттого они растут по-другому.
Так это или нет, но деревья, которых никогда не смели коснуться ни топоры, ни огонь, за исключением того, что посылал с неба Юпитер, и правда росли не так, как в обычном лесу. Разница ощущалась буквально во всём – в густоте леса, в наклоне стволов, в толщине покрова опавшей листвы у их подножия; так что очень скоро мы все трое, даже Давус, до вчерашнего дня в жизни не покидавший города, почувствовали, что находимся в роще бога.
Тем сильнее поразила нас картина опустошения. Тропа сделала очередной поворот, мы прошли, пригнувшись, под низко растущей веткой – и очутились на вырубке среди торчащих пней. То была не просека, а именно вырубка – весь склон лежал перед нами обнажённый, лишённый своего извечного зелёного покрова, точно некий гигантский монстр, пожирающий деревья, вволю попировал здесь.
– Это, должно быть, и есть та самая вырубленная роща, - сказал я. – Как там говорил тот жрец, «их вырубали десятками»? Я бы сказал, сотнями.
Эко покачал головой.
– У какого же это лесоруба поднялась рука рубить деревья в священной роще?
– А у какого рабочего поднялась рука сбросить с пьедестала статую Весты и оставить валяться на земле? Клодий нанимал работников из голодающей бедноты Рима. Они не слишком искусны, зато преданы.
– Настолько преданы, что без колебаний оскверняют святыни?
– Ну, к тому времени, как они принялись за дело, это были уже не святыни. Не сомневаюсь, Клодий позаботился о том, чтобы священность этой части рощи и Дома весталок была законным образом отменена, прежде чем стал разорять их.
– Как можно отменить священность? Место либо священно, либо нет.
Я невольно улыбнулся столь неожиданному благочестия своего скептика-сына.
– Ты же знаешь: священно место или нет, решается институтами власти. Некоторые из этих институтов чрезвычайно внимательны к проявлениям божественного присутствия. А для некоторых блеск золота и серебра - большее знамение, нежели сверкание Юпитеровой молнии. Так уж повелось в Риме – по крайней мере, на моей памяти всегда так и было. Думаю, это одна из причин, почему так многие из твоего поколения перестали чтить веру.
Разговор велся на ходу – мне совершенно не хотелось задерживаться среди этого опустошения. Мы пересекли вырубку и очутились перед сплошной стеной деревьев. Я снова ощутил таинственность и покой священной рощи, но лишь на миг. Лес кончился, и мы оказались на открытом пространстве перед виллой Клодия, на строительство которой и пошли вырубленные деревья. Последний ряд, вероятно, был оставлен для того, чтобы скрыть от глаз обитателей виллы опустошение, произведённое её владельцем.
Вилла Клодия, как и его городской дом, имела недостроенный вид: наружная отделка не закончена, фасад в строительных лесах, перед домом тут и там громоздятся груды камней, штабеля досок и кирпича. Но вилла была выстроена с таким размахом, что поражала даже не законченная. Роща Юпитера заставляла затаить дыхание; при взгляде на виллу дыхание перехватывало.