Убийство на дуэли
Шрифт:
— Сейчас становится модным передвигаться на автомобилях, — продолжил разговор доктор.
— Через некоторое время автомобили вытеснят извозчиков, — сказал Бакунин, — большие города задыхаются от конского навоза и мочи, атмосфера городов перенасыщена аммиаком. Автомобиль же не имеет отходов.
Автомобиль был похож на роскошный рессорный экипаж на резиновом ходу. Специальные фонари — фары, установленные спереди, — могли в вечернее время освещать дорогу. Перед сиденьями крепилось высокое стекло, защищавшее водителя. Над сиденьями на металлическом каркасе был натянут тент из прочной толстой кожи. Главная часть автомобиля — мотор, или, как еще
Открыв лакированную дверцу, Бакунин пропустил меня и доктора на заднее сиденье, а сам уселся за руль на место водителя. Кстати, водителя автомобиля часто называют французским словом «шофер» — это слово довольно широко вошло в употребление, хотя оно больше подходит для названия того, кто управляет паровозом, так как в переводе с французского означает «истопник», «кочегар».
— Говорят, Государь тоже купил себе несколько автомобилей, — сказал, желая продолжить беседу, доктор.
— Да, — повернулся к нам Бакунин, — Государя к автомобилям пристрастил князь Орлов. У него элегантный «Делопе-Бельвилль». После автопрогулок на нем Государь решил завести собственный автомобильный парк.
— А какова цена автомобиля? — спросил доктор.
— Это зависит от модели. В Американских Штатах промышленник Форд наладил выпуск автомобилей, которые стоят всего триста долларов, позволить себе купить такой автомобиль могут очень многие. Вообще, в Северных Штатах выпущено уже более миллиона автомобилей.
— Миллион автомобилей… — покачал головой доктор.
— Каждый по пятьдесят лошадиных сил — итого: табун в пятьдесят миллионов лошадей — столько и у Чингисхана не было, — Бакунин повернулся, поудобнее уселся на водительском месте и завел мотор. — А у нас вот шестьдесят лошадок.
Глава десятая
НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Пока мы ехали по улицам Петербурга, я никак не мог оторвать взгляда от черного урчащего ящика. Мне казалось, что в нем спрятано не шестьдесят лошадей, а какой-то зверь, помесь медведя с тигром. Выехав из города, Бакунин повернул налево, увидев это, доктор воскликнул:
— Погодите! Нам направо! Касьянов луг недалеко от Иванова села…
— До Касьянова луга я сам доеду. А там на месте покажете где, — не оборачиваясь, ответил Бакунин.
Мы проехали по проселочной дороге с полкилометра и уперлись в Трамову дорогу. Бакунин сделал крутой поворот, и мы оказались на гладком, ровном как стрела, уходящем к горизонту шоссе. Вот тут-то я и вспомнил о шестидесяти лошадях. Вам приходилось когда-либо мчаться зимой по накатанной дороге на разудалой тройке? По Трамовой дороге на автомобиле мы неслись, если исходить
Слева от нее мы и увидели Касьянов луг — он лежал в неширокой долине, по которой весной, видимо, стекали талые воды, помнится, на карте где-то здесь была изображена река Воронка — к ней и примыкал Касьянов луг, ограниченный довольно крутыми склонами. Северный склон спускался от плоской возвышенности, на которой мы остановились. Он был совершенно лишен растительности и в нескольких местах прорезан старыми и свежими оврагами. Один из оврагов — самый дальний — зарос кустами ольхи. Зато противоположный склон, поднимавшийся к такой же безлесой возвышенности, как и та, на которой находились мы, был покрыт густым лесом.
Доктор попросил Бакунина проехать немного вперед, потом вылез из машины, походил вдоль склона и махнул нам рукой. Бакунин заглушил мотор, мы выбрались из машины и подошли к доктору.
— Вот здесь мы спускались на луг, — показал он нам едва приметную тропинку, наискосок тянувшуюся по склону.
Спустившись на скошенный вторым укосом луг и немного походив по нему, мы вместе с доктором без особого труда отыскали барьеры — две воткнутые в землю ветки.
— Вот здесь оно и произошло, — сказал доктор.
— Покажите, где стоял князь, а где Толзеев, — попросил Бакунин.
— Толзеев вон там. Князь напротив, у того барьера.
— А секунданты?
— Секунданты и я с той стороны.
— Спиной к лесу?
— Да.
Таким образом, князь Голицын стоял спиной к изгибу луга, где он поворачивал прямо к реке Воронке.
У него за спиной оставался и овраг, заросший кустарником, и еще два оврага. Толзеев стоял спиной к той части луга, которая, сужаясь, уходила к голой холмистой гряде, замыкавшей километрах в двух горизонт.
Если кто-то и выстрелил Голицыну в лоб — а по-иному и быть не могло, — укрыться он мог только на лесистом склоне за спиной Толзеева. Бакунин достал из кармана револьвер и передал его мне.
— Вот что, Николай Николаевич, отойди-ка вон туда, повыше, шагов сто, поднимись по склону — только так, чтобы видеть меня. И как только я сделаю выстрел, тут же выстрели в воздух.
Я выполнил просьбу Бакунина и, пройдя вперед сто шагов, поднялся между деревьями по склону. Бакунин встал на то место, на котором, по словам доктора, стоял князь Голицын. Увидев, что я занял указанную мне позицию, Бакунин достал второй револьвер, махнул мне рукой — я приготовился, поднял руку вверх, и как только Бакунин выстрелил, тотчас нажал на спусковой крючок. Один за другим грянули два выстрела, отдавшиеся громким гулким эхом. Я спустился на луг и подошел к Бакунину и доктору.
— Вы слышали два выстрела? — спросил Бакунин доктора.
— Два, — ответил доктор.
— А в тот раз?
— А в тот раз — один.
— А эхо тогда было?
— Было.
— Но ведь и тогда было два выстрела. Может, вы второй выстрел приняли за эхо?
— Как же можно, — покачал головой доктор. — Выстрел был один.
— Хорошо, расскажите все подробно. С самого начала. Вы приехали в коляске с Толзеевым?
— Да.
— Голицын приехал позже или раньше вас?
— Съехались у заставы. И поехали вместе. Коляска князя впереди, мы следом. Ехали другой дорогой. Ехали долго.