Убийство на дуэли
Шрифт:
Иногда случалось, что, дав Василию задание прочесть главу какого-либо серьезного сочинения, Бакунин пускался в очередной загул и к тому времени, когда он возвращался к работе, Василий забывал то, что читал, и ему приходилось читать то же самое второй раз. Это очень смущало Бакунина — его всякий раз смущал и сам загул, отрывавший от работы и вызывавший недовольство Василия, а тут еще получалось, что по вине гуляки-барина Василию нужно повторно читать одно и то же. Но потом, сообразив, что Василий-то ведь напрочь забывает все тексты, что читал, Бакунин давал ему повторное чтение как новое,
Василий ушел распоряжаться по поводу завтрака, а мы стали просматривать газеты. «Санкт-Петербургские сенатские ведомости» поместили огромную статью, посвященную в основном той роли, которую играл князь Голицын в управлении государством и во внешней политике. О дуэли писалось кратко. О факте убийства ни слова. «Думская газета» довольно сдержанно сообщала о смерти одного из своих самых сильных и откровенных противников. О дуэли, о Толзееве и о факте убийства тоже ничего сказано не было. «Патриот» разразился гневной статьей под названием «Доколе?!!!». Смерть князя сравнивалась с гибелью Пушкина и Лермонтова. Несколько абзацев посвящалось бичеванию Толзеева. Но о том, что князь Голицын не просто погиб на дуэли, а был вероломно убит, — этой информацией «Патриот» еще не располагал.
«Утренняя почта», «Русское обозрение», «Собеседник», «Новая газета», «Петербургская газета» тоже ничего не сообщали об убийстве. И только малоизвестная «Недельная хроника» все-таки писала, что произошло убийство. Правда, никаких подробностей. Кроме того, что за расследование взялся знаменитый мастер сыскного дела господин Бакунин.
— Очень похоже, что репортер этой «Недельной хроники» имеет доступ к Полуярову. Ну да ладно, того, что произошло, не спрячешь. Пошумят два-три дня и забудут — на то они и газеты, — сказал Бакунин.
«Недельная хроника» высказывала предположения и о мотивах убийства. Писалось и о том, что князь Голицын игнорировал Думу и не однажды пренебрежительно высказывался и о самой Думе, и о принципах избирательного управления, и о том, что князь Голицын как деятельный и твердый руководитель, сменивший по сути дела, если не юридически, то фактически, П. А. Столыпина, не мог устраивать террористов, и о том, что в наше военное время нельзя забывать и о германской разведке.
— Шум об убийстве поднимется завтра, — Бакунин сел за стол, а потом улегся в своем кресле-диване. — Завтра и репортеры налетят. А сегодня нужно успеть встретиться с сестрой и дочерью князя Голицына и с секундантами. За завтраком послушаем Акакия Акинфовича: что там у него, и поедем.
Глава четырнадцатая [26]
СПАСИБО ЗА КУРИЦУ
Только мы закончили читать газеты, как дверь кабинета открылась и, озираясь, вошла баба в платке, надвинутом на глаза. Увидев Бакунина, баба сдвинула платок, и перед нами предстал
26
Захаров был суеверен и всегда пропускал в своих записках тринадцатую главу. (Прим. издателя.)
— Антон Игнатьевич, — тихо, с надеждой только и успел проговорить он.
Рука Василия схватила его за шиворот, вытащила за порог кабинета, дверь захлопнулась, в коридоре раздались крики.
— А-а, — это, по-видимому, кричал репортер.
— Вот уж я тебя! — это, конечно же, пробасил Василий.
Василий был на вид ленив и медлителен, но силой обладал недюжинной. Бакунин вскочил из-за стола и выбежал в коридор. Минуты через две он вернулся с незадачливым нарушителем границ.
— Хорош, хорош, — представил гостя Бакунин.
— Антон Игнатьевич, два слова, — умоляюще сложил руки репортер.
— Как же ты в дом пробрался?
— Через кухню.
— Через кухню? Каким образом?
— Купил на рынке курицу. Переоделся. Швейцару вашему сказал, что принес кухарке курицу. Он отвел меня на кухню. Там никого не было. Я сказал, что подожду, а потом потихонечку к вам… Я ведь был у вас раньше, где кабинет, знаю…
— Ну, а курица где?
— Курица на кухне.
— Ну, братец, спасибо.
— За что?
— За курицу.
— Антон Игнатьевич. Два слова!
— Вот тебе три слова: спасибо за курицу.
— Кого вы подозреваете?
— Вас.
— Меня?
— Конечно. Ведь это же вы переоделись доктором, отвлекли секундантов и потихонечку убили князя Голицына. С вашими-то талантами устраивать маскарады.
— Антон Игнатьевич! Меня редактор со света сживет! «Недельная хроника» достала сведения, а мы нет! Антон Игнатьевич! Два слова!
— Ты, братец, из какой газеты?
— Из «Утра». Неужели вы меня не помните?
— Не помню. Ваш брат репортер как насядет — что рой пчел. Где уж вас всех упомнить.
— Ну как же, Антон Игнатьевич! Вспомните! Убийство баронессы фон Мей! Вы давали пояснения для газет, и я еще сказал тогда, что перстенек, мол, был поддельный, а вы в ответ сказали: «А ты, братец, не дурак».
— Друг мой, — Бакунин картинно обнял репортера, — ведь даже я иногда ошибаюсь…
Репортер, выпучив глаза, отпрянул от Бакунина.
— Помилуйте, Антон Игнатьевич, как можно. Мне тогда редактор даже жалованье повысил.
— Ты думаешь, я ввел в заблуждение вашего редактора? Шучу, шучу, братец, щучу. Ну конечно же, ты, братец, не дурак. Твои собратья еще спят, о том, что князь Голицын убит, а не погиб на дуэли, и не слыхивали, а ты уже бежишь на рынок, курицу покупаешь. Но помочь тебе ничем не могу. Сведений пока нет никаких, а пикантных подробностей и подавно. Князь Голицын убит. Убит злоумышленником, который хитроумно и подло воспользовался дуэлью. Выстрела убийцы никто не слышал. Кто-то предполагает, что убийца стрелял из бесшумного револьвера. Очень сложное, можно сказать, таинственное дело.