Убийство на дуэли

Бакунин Антон Игнатьевич

— Видишь, Василий, какое тут дело. Князя Голицына убили. Он, можно сказать, управлял государством…

— Найдется на его место кто-нибудь, — строго сказал Василий, — а за вас пристав Полуяров главу не допишет.

— Это, конечно, так, — согласился Бакунин, — однако тут нужно помочь…

Бакунин хотел развить свою мысль, но Василий махнул рукой.

— Суп нести? — спросил он уже безо всякой тени недовольства.

— А как же, а как же, — обрадованный его тоном, воскликнул Бакунин. — Князь, супу?

Я отрицательно покачал головой.

— Чая, князь, хоть попьете? — приветливо спросил Василий.

— Чая попью, — согласился я.

— Напрасно, напрасно, князь, ты не хочешь супа. Неси, неси, Василий, и мне еще рюмку коньяка.

Рюмка коньяка означала, что Бакунин в самом деле намеревается проработать всю

ночь. Причем эту рюмку коньяка он выпивал не перед едой, а после еды. Я не первый раз наблюдал, как Бакунин работал по двадцать четыре часа подряд. После сегодняшней поездки на автомобиле и размышлений о количестве лошадиных сил, упрятанных в моторе, мне подумалось, что Бакунин тоже чем-то похож на автомобиль. Только мотор питается бензином, получаемым из нефти, а Бакунин — супом и отбивными котлетами.

В моторе находится шестьдесят лошадиных сил, и они начинают работать, когда в него поступает керосин. В Бакунине — две, либо три, может и четыре человеческие силы. Эти дополнительные силы включаются, как только пища, поступившая в желудок Бакунина, сдабривается рюмкой коньяка. Я уверен, что если бы Бакунин не пообедал на ночь, он не смог бы до утра работать. А если бы пообедал, но не запил еду рюмкой коньяка, сил хватило бы только на пару часов и он уснул бы за своим письменным столом.

Съев тарелку картофельного супа, две отбивные котлеты с гречневой кашей и запив все это рюмкой французского коньяка, Бакунин направился в один из своих кабинетов. А я, выпив стакан чая, поднялся к себе в комнату. Я хотел сделать заметки, чтобы уже завтра с утра подробно записать все произошедшее за весь день. Но потом, преодолев сонливость, втянулся в работу. И записал все события дня, чтобы после не делать это по памяти.

Глава одиннадцатая

ЗОЛОТАЯ ПУЛЯ

Жить в ритме Бакунина. — Четвертый кабинет, предназначенный для сыскной работы. — Пули под микроскопом. — Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. — Пуля с отпечатками пальцев. — Опять о ветре, который может переносить пули. — Вот она, анатомия детектива.

Записи второго дня. Я проснулся, как и обычно, в шесть часов утра, несмотря на то что вчера лег спать в половине первого вместо привычного для себя времени в десять часов вечера. Приняв душ и побрившись, я обратил внимание, что недосыпание нескольких часов никак не отразилось на моем самочувствии. Точно так же как и то, что вчера мне не пришлось пообедать.

Такое положение вещей в дальнейшем будет неизбежным. Для того, чтобы подробно, протокольно записать расследование дела, не упуская ни малейшей детали, мне придется жить в ритме Бакунина. А Бакунин непредсказуем, тем более что его непредсказуемость перемешивалась с непредсказуемостью ситуации и неожиданностью событий. В чем я тут же и убедился. Так как вчера Бакунин засел за работу над своими трактатами или над одним из них, чтобы успокоить Василия, требовавшего от барина постоянного увеличения количества страниц и глав очередного сочинения, то по обычной практике он должен был сегодня спать до обеда.

Но едва я успел принять душ и побриться, Бакунин, привыкший, что в это время я уже не сплю, вошел в мою комнату. В общем-то он даже не вошел, а только переступил одной ногой порог и с заговорщицким видом кивнул мне, приглашая следовать за собой.

Мы тихо, стараясь не шуметь, прошли по коридору в кабинет Бакунина, предназначенный для сыскной работы, в тот самый, в котором находился телефон и где мы вчера утром получили от пристава Полуярова известие о гибели князя Голицына. Я уже упоминал, что у Бакунина было четыре кабинета — этого требовало разнообразие дел, которыми он занимался [23] . Три кабинета, в которых он писал свои трактаты, отличались между собой только библиотеками, в них сосредоточенными. Четвертый кабинет имел совершенно иной вид. Книжные шкафы занимали в нем всего четверть одной из стен, все остальное больше напоминало физико-химическую лабораторию. Письменный стол не был завален рукописями и книгами. На нем гордо возвышался телефонный аппарат. Одинаковыми во всех четырех кабинетах были только кресла-диваны, на которых можно было и сидеть, и лежать, отдаваясь на волю мыслительных процессов.

23

Чтобы

проиллюстрировать это утверждение, достаточно перечислить сочинения, над которыми Бакунин работал в тот год, когда состоялось мое знакомство с ним. Во-первых, он заканчивал две книги по научной криминалистике. Во-вторых, писал философско-космологический трактат об обратном течении времени. В-третьих, работал над книгой по химии «Периодическая система Менделеева как материалистическое зеркало Вселенной». В-четвертых, заканчивал фундаментальнейшее литературоведческое исследование о поэзии Фета. В-пятых, Бакунин работал над трактатом «Математические основы воздухоплавания», в котором были заложены основные принципы авиа- и ракетостроения, развитые в дальнейшем К. Э. Циолковским. Кроме того, Бакунин готовил материалы для биохимического трактата о перестройке обитателей Земли и превращении их в разумные «животно-растения», непосредственно перерабатывающие солнечную энергию. Впоследствии эти материалы были утеряны, и следы их можно обнаружить только в работах К. Э. Циолковского на эту же тему. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)

Бакунин подвел меня к небольшому столику у окна, на котором стоял необычного вида микроскоп. Он состоял из двух микроскопов с единым окуляром.

— Посмотри, — сказал мне Бакунин.

Я приложил глаз к окуляру и увидел серое поле с продольными рваными бороздками.

— Что это? — спросил я.

— Это пули, которые извлекли из тела и головы князя Голицына. Видишь бороздки на их поверхности?

— Да, вижу.

— Это следы от нарезов стволов, из которых эти пули выпущены. Та, что угодила князю в голову, прямо в лоб, — слева, другая, раздробившая ключицу, — справа. Обе попали в кость, и обе слегка сплющены, деформированы, но сплющена только передняя часть, боковые части имеют первоначальный вид. Обрати внимание, расстояние между бороздками нарезов, так называемые «поля», имеют разную ширину. У левой нули они узкие, у правой значительно шире. Значит, эти пули вылетели из разных стволов.

— А разве у всех стволов разная ширина нарезов?

— Конечно же, разная. Даже у стволов, выточенных на одном станке, она чуть-чуть отличается — под микроскопом, при большом увеличении, это легко заметить. А кроме того, у разных стволов обязательно разная форма краев бороздки нареза. Ведь каждый раз при нарезке резец идет по металлу, который чуть-чуть по-разному поддается резцу. Рука токаря каждый раз чуть-чуть по-другому ведет резец. Металлическая стружка то отскакивает в сторону, то попадает под резец, он чуть-чуть подпрыгивает на ней. Иногда стружка режется плавно, ровно, иногда крошится, места обломов всегда разные. Одним словом, бороздки — это отпечатки ствола на пуле, выпущенной из него, — они подобны отпечаткам пальцев, они свои у каждого ствола.

— А это достоверно, что отпечатки пальцев у всех разные? — перебил я Бакунина.

— Это доказанный факт. Вероятность совпадения отпечатков пальцев, вероятность «повтора» матушки-природы — одна на миллион. А нарезать два одинаковых ствола вообще невозможно, даже если это кто-то захочет сделать специально. В мире нет двух одинаковых стволов.

— Нельзя дважды войти в одну и ту же реку? [24]

— Да, князь, голубчик! Прекрасное сравнение! Как это философично! Нельзя нарезать два одинаковых ствола, нельзя скрыть след, любая пуля будет опознана!

24

Замечание, сделанное одним из самых наблюдательных древнегреческих философов — Гераклитом. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)

— В самом деле в этом есть высшая философия, даже какая-то мистика — пуля с отпечатками пальцев…

— Итак, ты видишь, князь, этими двумя пулями стреляли из разного оружия.

— Значит, версия о том, что Голицына убил Толзеев из пистолета особой конструкции, стреляющего двумя или несколькими пулями, отпадает.

— Отпадает предположение относительно того, что у Толзеева был такой револьвер. Имел ли отношение Толзеев к убийству — это по-прежнему вопрос.

— Но откуда взялась эта вторая пуля? Знаете, о чем я вспомнил, когда доктор рассказал о необычном ветре в день дуэли?