Убийство на Потомаке
Шрифт:
— Мак, — не колеблясь, начал Тирни, — я надеялся, что ты воспользуешься своими связями, чтобы подробнее узнать об этих письмах, или, может быть, тебе удастся их достать.
Смит некоторое время недоуменно смотрел на Тирни, потом коротко рассмеялся.
— Почему ты считаешь, что в моих силах это сделать? — спросил он.
— В моем понимании, Маккензи Смит — человек, который может чертовски много сделать в этом городе, если захочет. Это зависит от связей.
— Тебя неправильно информируют, Вендель. Сейчас я профессор права,
— Перестань, Мак, в течение многих лет ты был в числе ведущих адвокатов по уголовным делам в Вашингтоне и у тебя нет ниточек, за которые можно потянуть? И некому позвонить? — Он рывком поднялся и хлопнул Смита по плечу. — Кроме того, ты был у меня одновременно с полицией. Главный детектив училась у тебя, а еще я обратил внимание, как эта красотка из полиции на тебя смотрела — с явным восхищением. Возможно, ты бы мог на этом сыграть. Я был бы тебе бесконечно признателен. Назови свою цену.
— Об этом речь не идет. — Смита покоробила прямота Тирни, но он успокоил себя тем, что такова была его природа. Он привык поступать так, как хотел, нанимать на работу и увольнять, заниматься финансовыми проблемами — властная фигура в столичной деловой среде. Манера властвовать стала его второй натурой.
— Ну так как, Мак? Может быть, хотя бы попробуешь? Я не жду чудес, но буду благодарен за твои усилия. Всего несколько телефонных звонков. — Тирни сел на диван рядом со Смитом и заговорил, понизив голос, глядя на закрытые двери, сквозь которые слабо доносились голоса и звуки музыки.
— Что мне нужно, Мак, так это чтобы письма не стали достоянием публики. Мне не хочется, чтобы сведения о них просочились в прессу благодаря какому-нибудь сукину сыну. Ты можешь себе представить, что это будет означать для Мэрилин и детей. Это просто ужасно.
— Но все будет не так, если ты их не писал, — возразил Смит.
— Какое имеет значение, писал я их или нет. Если полиция говорит, что под ними стоит мое имя, — дело сделано. Мак, прошу тебя. Да, я знаю, что со дня смерти Полин эксплуатирую тебя, навязываю свои проблемы, но я стараюсь сделать все, чтобы сохранить семью. Она мне нужна сейчас, как никогда раньше. Не знаю, смогу ли я все пережить без поддержки родных.
Искренность, прозвучавшая в голосе Тирни, возымела действие. Смит встречал много подобных людей: самоуверенных, высокомерных, бесцеремонных и в то же время обладающих магическим даром склонить собеседника к сочувствию и привлечь на свою сторону.
— Мое дело мне безразлично, — продолжал Тирни, — о себе я тоже не забочусь. Но для меня важно одно — семья. Тот, кто написал эти письма и поставил под ними мою подпись, задался целью уничтожить меня. И нет абсолютно никакой разницы, происки ли это конкурентов или здесь примешаны личные мотивы. Я уверен в одном: постараюсь сделать все, чтобы оградить от неприятностей мою семью. Один звонок, Мак, только чтобы узнать, что можно сделать.
— Дай мне подумать, Вендель, — со вздохом сказал Мак, вставая.
— Не могу просить о большем, — согласился Тирни. — Между прочим, Мак, ты оказал мне большую услугу, познакомив с Тони Буффолино. Я нанял его, пока все не закончится. Ты не считаешь, что у меня мания преследования, и я хочу устроить дополнительную охрану, правда?
— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
— Он — сильная личность. Но знаешь, с нашей прошлой встречи Тони изменился. Не скажу, чтобы совсем обтесался, но острых углов в нем стало значительно меньше.
— Надеюсь, он не растерял слишком много из этих углов, в них заключается его обаяние и в значительной степени кроется секрет успеха, — улыбнулся Смит.
Маккензи вернулся на палубу и нашел Анабелу на корме вместе с другими гостями. В ее глазах был вопрос. На лице у Смита она прочитала ответ: «Все расскажу дома».
Наконец яхта пришвартовалась у пристани Тирни, был спущен трап, и гости покинули судно. Каждая женщина получила сувенир на память о прогулке: серебряную музыкальную шкатулку в форме балюстрады, украшающей здание Национального музея строительства.
В машине Анабела и Мак говорили мало. Но вот наконец они вошли в дом. Анабела поставила подарок на камин и искренне проговорила:
— Какая прелесть.
Потом они сели на кухне, и Мак рассказал жене о разговоре с Тирни.
— И что ты об этом думаешь? — спросила Анабела.
— Я не могу ничего утверждать, но, так или иначе, я верю ему. Мне кажется, он не писал те письма. С другой стороны, возможно, и писал. Но если он не делал этого, то кто-то упорно старается не только связать его с убийством Полин, но окончательно уничтожить.
— Будешь звонить в полицию? — спросила Анабела.
— Да. Сомневаюсь, что мне удастся много узнать. Но мне хочется иметь возможность сказать, что я пытался.
— Кому позвонишь?
— В полицейское управление.
— Детективу Айкенберг?
— Ей поручено это дело, и она звонила Венделю по поводу писем.
— Поступай, как считаешь нужным. А теперь извини. Я взяла домой бухгалтерские книги из галереи, чтобы совместить приятное с полезным. Пойду займусь делом.
— Может, продолжим этот чудесный день, проведенный на Потомаке? — спросил Мак, останавливая и обнимая жену, когда та собиралась выйти из кухни. — Только теперь мы будем вдвоем. — Он нежно потерся носом об ее ухо и хотел поцеловать в шею, но она высвободилась из его объятий.
— Давай прибережем свой пыл до другого раза.
— Значит, завтра?
— Разбуди меня утром.
Мак остался на кухне и слышал, как Анабела пришла в гостиную и завела шкатулку — полилась мелодия «Мы плывем и плывем по открытому морю». Затем она направилась в спальню, где у нее стоял небольшой письменный стол; дверь за ней закрылась.