Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?

Мойес Патрисия

— Скажите, а вы, случайно, не заметили на кухне баллончика с «Улетайкой»?

— Нет. А он там стоял? — Казалось, эта тема заинтриговала Дэффи. — Значит, вот почему Долли так торопилась выгнать нас из кухни. Наверное, она не хотела, чтобы мы его там заметили.

Сэндпорт погрустнел. Нахмурившись, он почему-то стал похож на сердитого фокстерьера.

— Так вы предполагаете, мисс Суошгеймер, что мисс Ундервуд-Трип…

— Если все сходится, почему бы нет? — небрежно бросила Дэффи. — Но мне, в общем, и в голову бы не пришло, что Долли задумала убрать мамочку. С какой стати? Ей было удобно с матерью, и она это прекрасно

сознавала. Нет, я только хотела сказать, что здесь было строгое правило — никакой «Улетайки» в доме не должно быть никогда. И если она что-то недосмотрела и по собственной рассеянности оставила баллон в доме, ей, конечно, очень бы не хотелось, чтобы мама об этом узнала.

— Выходит, в семье буквально все знали про это средство?

— Конечно.

— И все же, — заметил Сэндпорт, — мадам Дюваль заявила, будто только сейчас впервые услышала о таком названии.

— Значит, она вам наврала, — хладнокровно отозвалась Дэффи.

И она подробно, как только могла, описала события дня — про встречу четы Ван дер Ховен на вокзале, про обед, про то, как пришлось забирать из Хиндчерста Примроуз, и, наконец, про то, как началась вечеринка.

— Между этими событиями мы с Чаком время от времени возвращались в комнату ужасов, как шутливо здесь называются наши апартаменты, — добавила Дэффи, — и пили виски из стаканчиков, которые пришлось позаимствовать в ванной комнате. Ни я, ни мой супруг не выносим эти жуткие мамины коктейли. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам поведать.

— Ну что ж, не смею вас более беспокоить, миссис Суошгеймер, — принял отчет Сэндпорт.

— Вы вообще не будете меня больше тревожить, да, инспектор? — Дэффи холодно улыбнулась. — Я сказала, утром мы уезжаем отсюда.

— Видите ли, миссис Суошгеймер, все не так просто, как вам могло показаться… Дело в том, что мы ожидаем результаты вскрытия, и пока они…

Дэффи встала.

— Мы уезжаем завтра утром, — повторила она. — Я оставлю вам наш парижский адрес. Если вы захотите остановить нас, вам придется нас арестовать. Надеюсь, я ясно сформулировала свои намерения?

Она снова улыбнулась, затушила сигарету и вышла из комнаты, оставив за собой шлейф дорогих духов. Их запах еще долго витал в воздухе.

— Как-то неловко вышло, — заметил Сэндпорт. — Ну хорошо, допустим, мистер Суошгеймер действительно весьма влиятельный человек. И мне не хотелось бы расстраивать его. И все же я не вижу возможности позволить им уехать.

— Оставьте эту женщину мне, — предложил Генри. — Я знаю, как надо вести себя с ней подобными.

Инспектор с облегчением выдохнул.

— Что ж, сэр, если бы вы смогли… это было бы просто здорово. Я был бы совершенно спокоен. Ну а теперь, я думаю, самое время поговорить с мистером Суошгеймером.

Допрос Чака оказался коротким и не добавил никаких полезных сведений. Никакой помощи полицейские от него не дождались, скорее наоборот. Мало того что он лишь повторил все уже сказанное Дэффодил, он еще пытался выразить такое уважение и почтение усопшей, что едва связывал слова одно с другим.

— Милая, дорогая моя леди Кристэл… Мамуля, так я ее называл… это была великая женщина, инспектор… украшение вашей старины, вашей родины… для меня оказалось такой честью быть с ней знакомым… более того, я стал членом ее благородной семьи… действительно… непоправимая утрата… для меня весьма почетно финансировать

ее похороны… это большая привилегия… я сам, к сожалению, не смогу присутствовать при обряде… но я не пожалею никаких средств… все будет сделано так, как этого захотела бы она сама… — Чак говорил негромко, будто находился в кафедральном соборе. Сэндпорт поблагодарил его и закончил допрос.

Из всех дочерей леди Бэллок одна только Вайолет, казалось, искренне горевала об утрате. Она без конца плакала, под ее серыми глазами залегли темные круги. Генри почему-то пришло в голову, что Вайолет была словно самой природой создана для трагедий. Черты ее лица были красивы, поражала лишь мертвенно-бледная кожа, туго натянутая на череп. При обычных обстоятельствах она выглядела жалко и частенько чувствовала себя не в своей тарелке, но в трагической обстановке поражала внешним благородством. Гордо замкнувшись в своем горе, она походила на героиню Софокла. Немодная одежда и прическа, которая ей совершенно не шла, — все это сразу же забывалось, оказывалось не важным, второстепенным.

Она молча села и ждала теперь, когда Сэндпорт начнет допрос. Инспектор тоже, кажется, был тронут ее страданиями, ибо начало допроса получилось каким-то скомканным. Сэндпорт попытался выразить соболезнования несчастной даме. Вайолет склонила голову и чуть слышно прошептала:

— Благодарю вас.

— Я понимаю, вам очень тяжело говорить, миссис Ван дер Ховен, — продолжал Сэндпорт, словно и сам испытывал сейчас огромное личное горе, — но вы должны нас понять. Нам непременно нужно задать вам несколько вопросов. И вы должны ответить на них.

— Разумеется. Я все понимаю.

— Ну хорошо… Как я знаю, вы и ваш супруг привезли огромный букет роз вашей матери.

— Да. — Голос Вайолет был едва слышен. — Две дюжины цветков сорта «баккара». Мы привозим их каждый год. Она очень их любит… то есть любила.

— Ваш муж профессионал в деле выращивания цветов?

— Да. Мы живем в Алсмере. Это самый крупный центр разведения цветов в Голландии.

— Итак… — Казалось, Сэндпорт стушевался и несколько секунд примерялся, как лучше задать следующий вопрос. Наконец заговорил: — Простите меня за то, что я сейчас произнесу, миссис Ван дер Ховен, но я могу высказать предположение, что вы знакомы с различными инсектицидами, какие принято использовать в оранжереях.

Вайолет отрицательно покачала головой:

— Не совсем так. Пит у меня настоящий эксперт. Что касается меня, я практически никогда не захожу в оранжереи.

— Вам знакомо средство «Улетайка»?

— Я слышала о таком. Долли использует его здесь, и мама всегда беспокоится о том… беспокоилась, чтобы оно не попало каким-нибудь образом в дом. Она никогда не позволяла заносить его в помещение. Пит, конечно же, не притрагивался к нему.

— Нет? Вы хотите сказать, он его не использует?

— Никогда не использовал. Он говорит, это слишком опасно.

— Но какие-то инсектициды он должен применять?

— Да, конечно. Но только не те, которые содержат паратион.

— Выходит, что привезенные вами розы никогда не опрыскивались этим или подобным ему средством…

Вайолет чуть не задохнулась от ужаса:

— Что вы такое говорите! Конечно, нет! Надеюсь, вы не думаете, что…

— Нет, разумеется, нет, мадам. Мы просто обязаны спросить вас об этом. Пустая формальность, если начистоту.